Ты, главное, пиши о любви

Сидела, читала, а вышла на улицу, на крыльцо – и воздух, тишина, и тот же колодец, иней, снег. Все белое, только ветерок с еще новым снегом. Метет. Воздух, яблони, белый сад.

Жду вас – из Индии.

Жду вашей «Арктики».

9 декабря

Бугрово

Юля – Марине

Сегодня умерла у нас кошка пума, прожила четыре года. Взяли ее из страшных передвижных зверинцев. До полутора лет жила у нас дома, ела борщ из кастрюли.

Было несколько приступов в последние полгода, а три дня назад случился последний. Со всеми успела попрощаться, она и в вольере оставалась ручной.

Мы все ее погладили, попрощались.

Теперь она на вечной свободе.

Берегу Ирму. Знаете, иду по лесу, подбежит и в ладонь носом уткнется, и взгляд, что мы идем вместе.

Всегда держит меня в поле своего взгляда.

12 декабря

Бугрово

Юля – Марине

Проснулся утром, зашел к Гамме, поставил ведро воды, выдал сена и горсть овса, промытую (но только хорошо, в трех водах!) морковку. Почистил – денник и лошадь. Когда почистил денник, насыпал свежих опилок. Из сосны. Опилки нам часто привозят с лесопилки. И, когда почистил, обязательно вдохнул горсть сосны на ладони. Кусочек дерева! Лошадь почистил, заседлал. Седло у нас старое, пастушье, потертое и, разумеется, скрипит. Вальтрап – из старого детского одеяла (вальтрап, он кладется под седло). А уздечку и недоуздок нам сшил цыган Андрей. Приходил, примерял, обмеривал. И похлопывал Гамму по бокам. Прощупывал и осматривал ей зубы (а они стертые, ей все-таки восемнадцать лет!). Поднимал на колено к себе ее копыто – проверял «стрелку». На копыте у лошади «стрелка», такая галочка. И когда чистят копыта, чистят «стрелку».

Купаем лошадь и растираем ее полотенцем, трем бока. И она, намытая и начищенная, лоснится. И переступает ногами от наслаждения, нетерпенья. И не выдерживает и начинает уже сама – от удовольствия и радости жизни – кататься по снегу. Перекатывается, оставляя на снегу огромные распаренные потом и лошадиной солью вмятины. А смыв ненужное, лишнее, вся встрепенется.

Мне рассказали случайно, как мыть хвост лошади. Берешь ведро с горячей водой, потом шампунь, хвост опускаешь в ведро, стираешь и полощешь…

15 декабря

Москва

Марина – Юле

Страшно рада была услышать твой голос, Юленьк, – хотя и спросонок.

Сто часов лету с посадкой в Арабских Эмиратах, да еще перегревшись у Тадж-Махала, очумев от ароматов, улетных лиц, жары, островов с древнейшими храмами, вырубленными в скалах Шентбандара, Аравийского моря и своих авантюрно развернутых спичей на хинди, урду и других незнакомых мне языках, обращенных к мудрым продвинутым индийским интеллектуалам.

Махотин очень снимал в пути, даже из окна автомобиля. Вот тебе, например, наш поход в Агру, к Тадж-Махалу, который не просто памятник любви, а нечто еще даже большее, как настойчиво втолковывал нам проводник.

И в самом деле, при ближайшем рассмотрении это восьмое – или я не знаю какое – чудо света. Все пространство звенит вокруг и поет. Жара была, долгий путь, толпы народу. Зато возвращаешься по тенистой аллее древних в три обхвата мимоз и других диковинных деревьев – по стволам которых мечутся гималайские полосатые белки, вылитые с виду бурундуки, а на ветках распевают птицы, и только ты могла бы определить, какого они роду-племени. По утрам – золотой свет в тумане и парящие в окне на восемнадцатом этаже орлы; вот что главное там: этот всепроникающий и пронизывающий свет…

16 декабря

Бугрово

Юля – Марине

Дорогая Марина!

Рада, что Индия по-прежнему ваша и щедро дарит вас своим светом золотым.

А у нас зима, зимой все здесь по-другому, никого нет. И мы – как зимовщики, разбросанные по необитаемому острову, затерянному в океане. У каждого из нас есть свой хит. У Оли на Ворониче – сам Воронич, огромная, сейчас обесснеженная гора, снег выпадает на склоны, но быстро тает из-за туманов, мглы. Внизу пустые сады черные, черные квадраты огородов, опустевшие дачные дома, дом окнами выходит в поле, тоже голое, бесснежное, пустое. В августе на нем собирались аисты перед отлетом, поле пестрело аистами, а сейчас только пожухлая трава. И по-прежнему у нее глина во дворе, дом с крышей и с типографскими листами вместо шифера. Зато – камин, который когда-то построил Марик! Так мы иногда сидим, сидим. Выходим, чернота, ночь, и с Вероникой идем домой по дороге. Под светом луны, или звезд, или просто по серости, туману.

У меня достоинство – пустота. Три пустых дома, дорога – тоже в поля. Рядом озеро. Никаких дорог, они все за спиною дома. Колодец рядом. Огромное деревянное крыльцо.

А у Вероники, конечно, – звери. Привезли краснозобых казарок, гуляют по саду японские фениксы, маленькие, но яркие, огненно-рыже-желто-красные петухи. Все ночуют на деревьях.

Зато общий хит – луна! И на луну воют волки. Это счастье, Марина, услышать вой волков (не в далеком и не в глухом лесу, конечно!). Но благородно, чисто, глубоко. Так возвращаешься с работы – под вой волков и на просвет луны.

И мне не нужен фонарик, чтобы вставить в замок ключ.