Отец десять лет нас обманывал, и девочка в полном смятении от того, что у нее обнаружился сводный брат, о котором все эти годы она знать не знала. Она понимает, что должна была помочь и что никогда не простила бы себе, если бы отказалась. Но все это для нее — дикое, огромное напряжение. И сегодня — новый старт, первый день, чтобы строить отношения с «отцом-козлом».
Я прикасаюсь к руке Адама:
— Просто сделай так, как я сказала. Посвяти вечер ей. Мег нужно поверить, что она центр твоей вселенной.
— Она центр. И ты.
Адам произносит эти слова печально, словно и вправду так думает. Услышав это, легко забыть, насколько он тупой и самовлюбленный.
— Но про шахматы-то я ей расскажу, да?
Я мотаю головой, не переставая изумляться: так и есть — самовлюбленный и тупой одновременно.
Глава 36
Сегодня идет двенадцатый день с тех пор, как мой сын получил стволовые клетки моей дочери. За это время, а срок совсем еще небольшой, жизнь необратимо переменилась. Я работаю, занимаюсь делами, что-то отвечаю, когда задают вопросы, — словом, веду себя как обычно.
Ежедневно звоню Мег, говорю, что люблю ее. Ее гнев чуть-чуть утих, нежелание общаться со мной слабеет.
Через день навещаю сына. Мы играем в шахматы, и во время каждой новой встречи я с тревогой и надеждой ищу признаки улучшения.
Мы оба делаем вид, что я университетский приятель его дяди Тима. Черт, притворство для меня — вторая натура, но я не притворяюсь, говоря, что люблю его. Я дорос до любви к этому мальчику…
До Рождества — пять дней, и Ноя на две недели отпускают домой. В палате и прилегающем коридорчике суета. Я стараюсь не путаться под ногами, пока его готовят к транспортировке, пока ждут доставки из аптеки необходимых лекарств. Кира с Гордоном ненадолго выходят, и мы с Ноем остаемся вдвоем. Я спрашиваю его, кем он хочет стать, когда вырастет.
— Пилотом, — отвечает он с уверенностью человека, у которого впереди вся жизнь.
— Здорово! — Я инстинктивно придвигаюсь и взбиваю ему подушки. — Насколько мне известно, начинать занятия можно лет с шестнадцати.
Надо будет потом проверить по «Гуглу».
— Осталось подождать всего пять с половиной лет, — безмятежно говорит Ной. — И начну.
Сжимаю его руку.
— Никто не сомневается.
— А ты, кем ты мечтал стать в моем возрасте?
— Не тем, кем стал. — Я задумываюсь не столько о своих стремлениях, сколько о том, каким был в десять лет. — Вроде бы полицейским.
Ной кивает.
— Если не получится с пилотом, то да, полицейский — это круто. — И спрашивает внезапно: — А где твои мама и папа?
Что тут скажешь?
— У моего папы мама жива, — продолжает Ной. — И мамин папа тоже. Так что у меня есть и бабушка, и дедушка. Они оба такие старые!..
Я смеюсь. Ничего не могу сказать про матушку Гордона, но старому Гренджеру всего семьдесят, и за словом в карман он не полезет.
— Так где живут твои родители, Адам?
У меня пересыхает во рту. Наши взгляды на миг встречаются — и никак не разлепятся. Он догадался, кто я. И он знает: я знаю, что он знает.
— Мне бы хотелось их повидать, — продолжает Ной.
— Я…
— Это не к спеху, — быстро добавляет он, заливаясь предательским румянцем. — Расскажи мне, как ты играл со своим папой в шахматы, когда был маленьким.
Он так искусно меняет тему, что вгоняет в краску даже меня. Его вопрос пробуждает память.
— Адам? — голос Ноя возвращает меня назад. — Ты часто играл?
Улыбаюсь:
— Да. Хотя не так часто, как мы с тобой…
И в этот момент, когда я, возможно, уже готов сказать то, чего говорить не следует, Ной награждает меня широкой улыбкой. В горле встает ком.
Подходит медсестра — измерить давление.
— Я на минуточку отбегу за кофе. И сразу назад.
Тебе принести что-нибудь?
Он мотает головой.
В коридоре, за поворотом, в зоне «для посетителей » сидят Кира и Гордон. Они расположились на диванчике, а напротив сидит еще одна женщина и держит Киру за руку. И только когда подхожу ближе, я узнаю голос.
Кира поднимает голову:
— Адам…
Мег поворачивается ко мне и встает.
— Папа, я пришла навестить Ноя. А его выписывают.
..
Я молчу. Гордону тоже явно не по себе.