Ты, я и Гийом

Диссертация была заброшена, бумаги, разложенные на письменном столе, постепенно покрывались слоем пыли, а я с головой ушла в виртуальный роман, который набирал нешуточные обороты, грозясь снести все на своем пути. Домашние дела, работу по хозяйству я выполняла неосознанно, действуя только руками и по давно заученной схеме. Даже читая Катеньке книгу, играя с ней, мне теперь никак не удавалось сосредоточиться на содержании сказки и смысле игры – в мечтах я была далеко-далеко. Если бы кто-то видел меня со стороны, у него возникло бы ощущение, что девушка страдает редкой и загадочной болезнью: движения и действия никак не согласуются с мимикой, не говоря уж о выражении глаз. Я могла отчитывать Катю за разбросанные по всему дому игрушки и при этом блаженно улыбаться, могла мыть полы и томно, даже сладострастно, вздыхать, могла, наоборот, читать про «Веселых чижей» таким заунывным голосом, что Катенька пугалась и отнимала у меня книгу.

В моменты просветления я давала себе слово контролировать ситуацию и не гробить своей неадекватностью ребенку нервную систему, но стоило мне вернуться к повседневным делам, и все обещания таяли как мороженое на солнцепеке. Оставалась только грязная, липкая лужа. Ни слова, ни внушения, ни просьбы меня не задевали. Если у кого-то – мамы, свекрови, подруги – возникало желание меня воспитать, я просто уходила от разговора. Только и всего. Один лишь Славик придерживался идеальной линии поведения – по-прежнему не появлялся дома и ни черта не замечал. Только один раз, не найдя пополнений в моем почтовом ящике на Outlook, брезгливо бросил: «Ну, наконец-то виртуальный хахаль отвалился. А я все гадал, когда ему надоест». Я с трудом скрыла задорную улыбку, которая стремилась развернуться на губах.

Тем временем взгляд мой становился все более и более туманным. Физически присутствуя на земле, я витала в облаках. В голове постоянно собирались слова, фразы, предложения, адресованные только одному человеку – Артему. Я «писала» ему, рискуя пропустить нужную остановку по дороге в университет, «писала», готовя обед, в постели, гуляя с Катериной, «писала» на заседаниях кафедры. Это была самая приятная разновидность сумасшествия из всех, о которых я когда-либо знала. Мне удавалось жить такой насыщенной внутренней жизнью, общаясь с одним-единственным человеком, что все остальное вокруг меня переставало существовать. Выныривала я только благодаря ребенку – чуткая Катенька, возмущенная моим «отсутствием» в последнее время, научилась закатывать самые настоящие скандалы. С валянием на полу, стучанием ногами и криком до небес. Но стоило мне очнуться, поднять ее на ноги и ласково спросить: «Что случилось?», как Катя прекращала спектакль, пользовалась моментом и, пока мама снова куда-нибудь не «улетела», тащила к игрушкам.

Ума не приложу, как за полтора месяца – от письма об «идее фикс» до дня рождения Артема – меня не изолировали от ребенка, не выгнали из аспирантуры и не сдали в довершение всего в городскую психиатрическую больницу на улице Волкова. Я упорно продолжала не замечать сгущающегося вокруг недовольства близких и, улучив свободную минутку, тут же бежала к компьютеру, чтобы проверить содержимое почтового ящика на предмет «непрочитанных сообщений». Мы с Артемом стали писать друг другу каждый день, а иногда и по нескольку раз, если время позволяло. Длинные письма курсировали между почтовыми серверами, за доли секунды передавая безудержные эмоции и навязчивые мысли из Казани в Москву и обратно. Наверное, если бы мы жили рядом и могли встречаться так часто, как хотели, нам хватило бы недели, чтобы разобраться со всем этим клубком запутанных чувств. Но такой возможности не было. И мы постепенно все глубже и глубже погружались в игру собственного воображения, подменяя им существующую реальность.

Временами я неожиданно сознавала, что путаю слова, сказанные Артемом, со словами, написанными Аполлинером, мешаю жизненный опыт друга с опытом поэта. Думаю, эта неразбериха и сыграла тогда решающую роль. Жизнь свою я начала измерять категориями искусства, как понимал его Аполлинер: нет ничего запретного и безобразного.

«Привет! – писал Артем в ответ на мое послание. – Должен сказать, что твое «снимание вещички» достойно самой высокой оценки. Я рад, что тебе понравилось быть идеей фикс. Кроме того, уверен, что для меня ты своей привлекательности не потеряешь, кто бы там что ни говорил. А теперь подумай, какая ответственность на мне. Ведь я тоже не должен разочаровать «своенравное чудо».

Кстати, у меня есть еще одно свойство (сеанс второй). Мало того что я не люблю разочаровывать. Я еще и жадина: мне очень не нравится разрывать отношения. В этом плане я редкостный Плюшкин – пусть лежит в чулане, авось пригодится. И знаешь, борьба с этой жадностью чертовски тяжелая штука.