Ты, я и Гийом

Я долго ругала себя за то, что так разоткровенничалась. Уже по опыту давно минувшей любви к Славику знала, что стоит раскрыться перед мужчиной, доверить ему свои чувства, как он вместо ответных признаний начинает одаривать тебя самодовольным безразличием. А чего, в самом деле, распыляться-то? И так ведь дело в шляпе: девушка любит и на все готова.

Артем ответил мне длинным и нежным посланием. И хотя в нем не было слов «Я люблю тебя» или «Не могу без тебя жить», которых я с таким трепетом ждала, ему удалось угомонить мои страхи: он беспрерывно говорил о том, что нам жизненно необходимо встретиться снова, что ему было безумно радостно и счастливо со мной. А я читала и удивлялась тому, каким же он может быть разным: и сдержанным, и открытым, и чувственным, и циничным, и заботливым, и жестоким. И все это проскальзывает в одном-единственном письме! Как будто кто-то неосторожно намешал в этом человеке самых разных качеств, а главные выделить забыл.

А через неделю он уехал в Англию по своему очередному гранту. Теперь мы писали друг другу каждый божий день, а я окончательно и с удовольствием сменила жизнь на глупые мечты. Мы оба с непозволительной страстью погрузились в опасное занятие – изводили друг друга сексуальными фантазиями и изнывали потом долгими одинокими ночами под бременем этого безумия. Так же, как и в романах Аполлинера, в этих письмах на реальные события накладывалась канва непристойных грез, которые не имели выхода наружу и раскаляли добела нутро каждого из нас. «Душевный стриптиз» по сравнению с тем, что мы затеяли теперь, казался просто детским лепетом и воплощением невинности. Условия переписки заключались в том, чтобы каждое послание содержало один сценарий для будущих любовных игр. Наверное, воображение Артема было более легким на подъем – он без труда изобретал сценарий за сценарием, а может, у него тогда было много свободного времени. Мне же приходилось сложновато – целыми днями и ночами я корпела над выдумыванием всевозможных малопристойных сюжетов, чтобы собрать требуемую коллекцию игр. Я старалась изо всех сил – просто не могла себе позволить разочаровать Артема.

«Представь себе, что ты – учитель физики, – фантазировала я в одном из писем, – а я – твоя нерадивая ученица. Одиннадцатый класс. Скоро выпускные экзамены, но при таких оценках меня к ним просто не допустят, а отвечать за это безобразие, как классному руководителю, тебе. Ты страшно устал от моей тупости и лени, от вечно не выполненных домашних заданий и еще больше – от того, что я разрешаю соседу по парте залазить к себе под юбку прямо во время урока. Тебя уже просто трясет от одного моего вида – от наглой усмешки, от длинных темных волос, собранных в два легкомысленных хвостика по бокам, от чересчур короткого форменного платья. Ты оставил меня после уроков, чтобы вправить мозги, и теперь меряешь раздраженными шагами пространство перед доской – два шага влево, два – вправо. А я сижу за партой одна в целом классе и первый раз в жизни по-настоящему боюсь последствий своего разгильдяйства.

Ты резко останавливаешься напротив меня, смотришь красными от бешенства глазами и приказываешь: «Встать!» Я поднимаюсь со стула и, выйдя из-за стола, встаю в проходе. «К доске!» – Ты орешь так, что слышно, наверное, по всей школе. Только сейчас в ней никого уже нет – поздно, даже за окном давно стемнело. Я встаю около доски и беру в руки мел.

– Пиши! – Я вздрагиваю и начинаю тупо переминаться с ноги на ногу.

– Что писать? – голос у меня срывается и дрожит.

– Что знаешь, то и пиши! – Ты в бешенстве хватаешь указку и, опираясь на нее, как на трость, снова меряешь шагами класс.

Я стою у доски и так стараюсь вспомнить хоть что-то, что лицо мое становится алым, как мак. Ты бросаешь на меня презрительный взгляд и меряешь шагами класс еще быстрее. Раскрошив от волнения половину мела, я наконец вывожу на гладкой коричневой поверхности элементарную формулу. Ты смотришь на ущербный набор латинских букв и белеешь от гнева.

– Что это?!

– Э-н-н-нергия.

– Да неужели?! – Ты подходишь ко мне вплотную и смотришь прямо в зрачки.

– Д-д-да.

– Ты у меня попляшешь! Повернись к доске! Ищи ошибку!

Я тупо смотрю на формулу, в глазах стоят слезы. Я никак не могу сообразить, что потеряла «квадрат». И вдруг с ужасом ощущаю, как подол моего платья начинает двигаться вверх. Я пытаюсь обернуться, ты кричишь: «Стоять!» – и ноги делаются ватными, не слушаются меня. Я закрываю красное лицо руками, всхлипываю. Тем временем указка скользит все выше и выше по ноге, пока не упирается в препятствие. Ты, бормоча себе под нос, какая я «дрянь» и «мерзавка», толкаешь меня на доску, я инстинктивно упираюсь в нее руками, и ты, выбросив из рук указку и задрав мне платье до пояса, врываешься с такой силой, будто стремишься разорвать на тысячу частей…»