Ты + я

«Есть» для неё стало синонимом «толстеть». У неё началась фобия еды, страх каждого проглоченного куска.

Со временем на смену ненависти к еде пришло полное равнодушие. Тела не ощущалось. О его существовании напоминали приятная слабость и головокружение. Всё время хотелось спать, и она радовалась сну: проснётся – а тело ещё худее, ещё совершеннее! О парне, который ей нравился, во имя которого решила худеть, она давно забыла.

Родители сговорились с врачами положить её в больницу. И она с помощью друзей тайно бежала в глухую деревню. Там до неё никому не будет дела, там ничто не помешает ей становиться Совершенством.

– Насмотрелась я на тебя в бане, ужас! Из концлагеря краше выходили!

«Ужас – это такая толстая, как ты. Завидуешь, так и скажи», – равнодушно подумала, но не сказала девушка. Она давно научилась не озвучивать свои мысли, как мудрый человек, живущий среди невменяемых.

Они с Галей отдыхали в предбаннике. Галя разносила по деревням не только газеты, но и книги. Сейчас воодушевлённо приводила примеры из того, что читала.

– Помнишь: «Только бы не похудеть. А то пропаду»? Это Катюша Маслова говорит перед каторгой. Или ещё повесть, не помню как называется. Молодые колхозницы на лугах попали под дождь, платья прилипли. Полненькие довольно себя оглаживают, чтобы мужики на их прелести любовались. А худые торопятся мокрые платьишки смущенно одёрнуть, чтобы скорее высохли. На кости-то даже собаки не бросаются.

– Ты ничего не понимаешь, – с досадой, чтобы отвязаться, сказала девушка. – Красота – это отточенные линии. Отсечение всего лишнего.

– Господи, где ты лишнее-то увидела? – искренне изумилась Нина, разглядывая девушку.

– А это?! Фу! – та с отвращением оттянула бледную складочку кожи на животе.

…Митька нёс девушку по цветущему лугу. Ноша была невесома, но от великого напряжения мышцы железными шарами вздулись под рубахой. Девушка тихо смеялась и гладила прохладными ладонями его лицо. Она то вспархивала и летала вокруг него, то снова доверчиво садилась на его руки, опахивая его крылышками.

У Митьки от нежности катились сердитые слёзы, но не мог их утереть – руки заняты. А так хотелось недоверчиво потрогать голубоватые впадинки под лопатками… С восторгом, жадно тычась губами и носом, обследовать её всю: от хрупких ключиц до поджатых жемчужинками крохотных пальчиков ног.

Вдруг накатывало бешеное желание стиснуть, сломать, причинить боль девушке – обнять так, чтобы хрустнули слабенькие позвонки. Конечно, он обнимал Галю и ещё, было дело, женщин из района. Но тела у них всех были по-крестьянски тяжёлые, крепко сбитые. Митькины руки с трудом смыкались за их широкими талиями. Никакой сладости: будто обнимаешь самого себя…

– Анорексия… Анорексия…

Митька проснулся от повторяющегося слова, похожего на женское имя из святцев: редкое, старинное, величавое.

– Болезнь называется – анорексия, сродни тихому помешательству. Больные медленно тают и однажды ложатся, чтобы уже никогда не проснуться, – всё это строго объясняла окружившим её старухам грамотная Галя, почерпнувшая сведения из медицинской энциклопедии.

Выяснилось, что она уже отыскала адрес родителей девушки и дала телеграмму. А также вызвала из района «скорую» и даже участкового, вот-вот должны прибыть.

– Вы представляете, если она тут помрёт? Всех же нас затаскают по судам. Статья в уголовном кодексе есть: неоказание помощи человеку, находящемуся в смертельной опасности.

Рёв стоит над Зотовкой – будто второй раз объявили всеобщую мобилизацию. Ревёт под ножом скотина, ревут старушки, прощаясь друг с другом: вряд ли уже свидятся. Четверых разбирают дети по городским квартирам. Там вместо печи – батарея центрального отопления, вместо улицы – застеклённая лоджия, с которой глянешь вниз – головушка кружится.

Бабку Таю, бабку Дусю и бабку Настю определили в дом престарелых. Апраксию берут в социальный приют.

– Временно, Митенька, временно! – уговаривает взбунтовавшегося мужа Галя. – Сам подумай, в комнате вдвоём не повернуться, а у нас малыш.

Митька, чтобы не слышать плача, забрался на подволоку: там у него лежал ящик с промасленными запчастями для «Каскада». Здесь морозно, тихо. На заросшей сухим снегом стене тут и там темнеют бугорки. Присмотрелся: изящно сложив крылья в пластинки, застыли бабочки.

Доживут ли они до весны, или молодой зелёный ветер бесследно разметает иссушенные в прах, в крошку хрупкие крылья?… Спят, и не разбудить спящих красавиц никаким страстным поцелуем.

Да и Митька мало похож на сказочного принца.

ДОСТАВКА САХАРА НАСЕЛЕНИЮ

Ольга Анатольевна не любила зеркал. Проходила мимо них стремительно, создавая за собой сквознячок. По ее мнению, зеркал в их квартире было больше необходимого раз в двадцать, хоть балет-классы открывай.

Без зеркал не могла представить свою жизнь дочь Ольги Анатольевны, девятнадцатилетняя Наташа. Зеркала каждую секунду напоминали Наташе, чтобы она ни на миг не расслаблялась, ходила натянутая как струнка.