Ты + я

– Опирайтесь! Смелее, я выдержу!

Ладошка оказалась неожиданно крепкой.

Спроси 58-го, как он жил до Шурочки, чем занимался – вразумительно не ответит. Жил и жил, отрывал листочки календаря, просыпался по звонку будильника, брёл на работу, потом с работы, готовил что-то съедобное на электроплитке… И – точно из чулана распахнули дверь в солнечную комнату: шумящую сиренью в окнах, шумящую гостями за столом. Будто размотали душный шарф, вынули из ушей серую вату, промыли жидкостью для стёкол толстые линзы очков и, сияющие, прозрачные, водрузили обратно на нос: гляди, что вокруг!

Тихая 58-я квартира сразу превратилась в проходной двор. Не было вечера, чтобы не вваливалась компания, в основном неприкаянная молодёжь с Шурочкиной работы. На кухне срочно ставился чайник, отваривался картофель, сооружались винегреты из того, что обнаруживалось в холодильнике после вчерашних гостей.

58-й радовался внеплановому второму ужину, с готовностью бежал в круглосуточный магазин за пельменями и майонезом. В уголке кухни, обсасывая майонезные усы, слушал песни под гитару: надо же, по телевизору сплошную муть передают, а таких душевных песен не услышишь.

Что-то студенческое, необязательное, безалаберно-уютное было в этих вечеринках. Ближе к ночи пол в гостиной устилался истёртыми подушками с софы, старыми пальто – и те гости, которым было далеко или вообще некуда идти, укладывались спать валетом.

А часа в два-три снова звонок – Шурочка легко вставала, накидывала халатик, шлёпала, босая, к дверям. С кухни вновь доносились приглушённые восклицания, шёпот, кипение чайника, хлопанье холодильника, шипение поджариваемой колбасы. Полуночного гостя подтыкали сбоку к спящим в гостиной, озябшая Шурочка возвращалась, чмокала в нос или затылок 58-го – куда придётся.

– М-м… Кто это?

– Тётя Нина из Потяшево. Направили на обследование с почками – у них в райцентре медицина на первобытном уровне… Спи, Петруша.

Шурочка кидала в рот таблетку снотворного и затихала, а он боялся шевельнуться, чтобы её не потревожить, боялся поверить: за что ему такое счастье? Что она – быстрая, изящная, пикантная – нашла в нём, немолодом, толстом, нелепом, как залежавшаяся плюшевая игрушка? Встретила, подобрала в том безрадостном возрасте, когда ничего впереди не ждёт, кроме пухлой от нажитых недугов медицинской карты. И уже с собой, на всякий случай, дабы не оконфузиться, носишь ополовиненный, умещающийся в борсетке рулончик туалетной бумаги, и чай употребляется как жидкость для принятия лекарства, а танцы – не более чем разминка отёкших варикозных конечностей, а прогулка – процедура для нормализации перистальтики гладкой мускулатуры кишечника…

58-й заметил: в Шурочкиной живости и весёлости было что-то совсем невесёлое, надрыв какой-то. И окружала себя людьми она и бросалась помогать – с головой, отчаянно, исступленно, будто сама искала спасения. Что-то в этом было жалкое, собачье, виновато бьющее хвостом.

Кто бы поверил, что у Шурочки есть Тайна, от которой она кричит по ночам? Однажды он снова проснулся от её сдавленного мычания и хрипа и был в ужасе оттого, что никак не может вытащить её из ночного кошмара. Она била, разбрасывала руками в воздухе, высвобождаясь, выпутываясь, как выпутываются из душного тяжёлого одеяла. Отвела стакан с выплёскивающейся водой. И, вцепившись в руку 58-го, убеждённо сказала: «Петя, я великая грешница!»

Он узнал, что у Шурочки есть дочь.

Дочь подсадили на иглу на вечеринке, на которую она её сама же буквально силком выпихнула: сколько можно сидеть за книжками и компьютером? Домашняя девочка не была знакома с действием вина, тем более, если в нём растворена таблетка. Ну а там дело техники, на таких вечеринках нередко слоняются размытые вкрадчивые типы со своим профессиональным набором.

Дальше – наивное Шурочкино неведение, а когда прозрела – было поздно. Жизнь летела под откос. Проданная за долги вместе с дочкой (в прямом смысле: дочь застряла там прописанной, в качестве обременения) бабушкина квартира: слава Богу, померла старушка, не видела этого ужаса. Голые стены, даже нижнее Шурочкино бельё вынесено, дочкины друзья, страшные как ласковые убийцы, передышки и облегчение лишь, когда дочь получала очередной срок.

В последний раз дочь освободилась и, в честь этого события, с друзьями изготовляла на кухне своё дьявольское варево. Шурочка выскочила на кухню, дико крикнула, что с неё хватит, у неё больше нет дочери, она отрекается от неё. Что она продаёт квартиру (помахала собранными документами) – и уезжает, куда глаза глядят.