Ты — любовь

Как это ни странно, в этот момент она совершенно не думала о настоящем положении вещей, она не испытывала ни малейшего страха перед будущим, которое было весьма туманным; она не заботилась ни о том, сумеет ли найти какую-нибудь работу, ни о том, где проведет сегодняшнюю ночь. Разрыв с Ричардом парализовал ее способность соображать и думать о чем-нибудь другом — ее мысли были направлены только в одну сторону, неслись только к нему. Может быть, после, когда-нибудь, она вернется к страшной действительности, но в это ясное утро в Грин-парке душой она еще была в том волшебном царстве, где повелевал Ричард.

В ее сердце обаяние его личности царило над всем. Он никогда не был верен ей, она это поняла теперь, но они любили друг друга, и ничто не могло изменить этого — ни время, ни расстояние не могли уничтожить эту дивную правду. Они любили друг друга, и Ричард был первым, кто научил ее любить, первым, кто поцеловал ее и, прижавшись к ее губам, шепнул: «Я люблю тебя».

Пенси спустилась вниз более бледная и, по мнению Бориса, более привлекательная, чем всегда.

Он подошел к ней и взял ее руки в свои. Пенси внезапно почувствовала, как от этого прикосновения по ее телу пробежал электрический ток. Она густо покраснела.

— Ну что, дорогая, — спросил Борис, не заметив, как у него вырвалось это слово — он так часто в мечтах говорил ей так.

Но Пенси уловила это обращение и покраснела еще больше.

— Дикки значительно лучше, — сказала она дрожащим голосом. — Я говорила с доктором Уоллесом и сиделкой. Значит… значит, все в порядке.

— Значит, вы можете спокойно позавтракать со мной, и вас, во всяком случае, не сочтут бессердечной, — улыбаясь ей, сказал Борис тоном, не допускающим возражения. — Пойдемте, Пенси, вы расскажете мне все подробно по дороге, а это будет долго, потому что у нас много свободного времени. Сейчас только без четверти двенадцать, а мы раньше часа не сумеем позавтракать.

Он крепко держал ее за руку, когда они шли через Сент-Джемс-сквер, и Пенси вновь почувствовала неизведанное до сих пор волнение. Внезапно он еще сильнее сжал ее руку и решительно сказал:

— Пенси, вы должны выслушать меня! Я безумно люблю вас, я обожаю вас. Я знаю, что не имею никакого права говорить вам об этом, потому что вы невеста другого, но я так же хорошо знаю, что ваше сердце ответило на мой призыв. Я знаю, что могу дать вам счастье, и вы должны разрешить мне попробовать это. Если вы мне откажете, если вы прогоните меня, я, конечно, не застрелюсь и не сделаю чего-нибудь в этом роде, что обычно делают в таких случаях, но моя жизнь, моя настоящая жизнь будет с этого момента разбита. Я уеду из Англии навсегда и, я надеюсь, больше не увижу вас и не услышу вашего имени… Пенси, что вы ответите на это?

Они вошли в Грин-парк и пошли по широкой аллее, которая ведет от Пикадилли к Пел-Мелу. Борис вдруг остановился перед ней.

— Посмотрите на меня, — твердо сказал он. — Пенси, посмотрите мне в глаза, тогда я буду знать, что мне делать.

Но Пенси молчала, опустив ресницы. Борис ждал, не сводя с нее неумолимого, жадного и страстного взгляда. И внезапно он поступил совершенно не по-английски и пренебрег всеми светскими правилами хорошего тона: он крепко обнял Пенси одной рукой и, приподняв другой ее склоненную головку, поцеловал ее прямо в губы. Тогда она взглянула ему в лицо полными слез глазами и совсем просто, как говорят дети, сказала:

— Я так люблю вас, так люблю.

За завтраком, лежа в постели, Стефания Кердью рассеянно перебирала письма, лежавшие на подносе: письма, отпечатанные на машинке, большей частью неоплаченные счета; приглашение обедать, а потом играть в бридж — это письмо Стефания отложила в сторону, там можно заработать. Много других приглашений на «парад дураков», как называл Бенни все эти вечера и музыкальные вечера, которые так любила Стефания. Совершенно равнодушно она вскрыла большой конверт, отличавшийся от других по размеру. Это было письмо от адвоката, извещавшего ее, что какой-то дальний родственник оставил ей наследство в пятьдесят тысяч фунтов. Это была самая большая и самая приятная неожиданность, которую она испытала в жизни.

Она вскочила с кровати и, вся дрожа от радостного волнения и несвязно путая слова, побежала в комнату Бенни, размахивая письмом.

Бенни провел очень тяжелую ночь, у него сильно болела нога и он был глух ко всем земным радостям. Однако при виде сияющего лица Стефании он постарался улыбнуться ей.

— Доброе утро, дорогая, — сказал он. — Что случилось? Очевидно, что-то очень хорошее для тебя. Я очень рад.

Ответ Стефании был весьма неожиданным для бедняги Бенни: она подошла к его кровати, опустилась около него на колени и, обвив его шею руками, прижалась лицом к плечу. Бенни почувствовал, что она плачет.

— Стефания, дорогая, ради Бога, скажи мне, в чем дело? — взволнованно спросил он. — Ты должна сказать! Стефания, милая, возьми себя в руки и расскажи мне, что случилось?

Она протянула ему письмо.