— А то, что я не воровка.
— Ха! Мадам не воровка! — взорвался он. — Что мне с того? Она прихватила ключи от машины и оставила детские штанишки цвета поноса да пару колхозных платье! И табуретку! Я может быть вас удивлю, но на табуретке не уедешь в Нузу, а я должен быть там еще до ночи, иначе беда!
— И у меня беда! — воскликнула Евдокия.
— У меня беда значительно больше! — рявкнул Кириллов.
— А у меня бедее вашей беда!
Он зло рассмеялся:
— Знаю я эту беду. Ваша беда случилась тогда, когда ваша мамаша отказалась делать аборт!
— Мамаша моя давно умерла!
— Не удивительно, я тоже скоро умру! Так будет со всяким, кто свяжется с вами!
Евдокия заплакала — Бродяга завыл — Кириллов смутился.
— Простите, — смущенно промямлил он, — день с утра не заладился, но вы-то не виноваты, а я, негодяй, срываю на вас свое зло. Вы добрая, хоть и смешная.
— А вы не негодяй, — сквозь слезы пискнула Евдокия, — я тоже немного здесь виновата, а не заладился день и у меня.
— Не заладился — слово не то, — с чувством воскликнул Кириллов, — день просто пропал. Сначала мне нервы мотала чокнутая секретарша, адрес не хотела давать. Потом чертова жена за нос водила…
— Ваша жена?
Он презрительно фыркнул:
— Чужая, откуда у меня возьмется жена. Чужая жена меня за нос водила, не могла сразу правду сказать. Потом сумасшедшая баба толкалась в дверях, потом — снова жена… Если бы она сразу все толком сказала… А теперь я опоздал! И непременно будет беда!
— О-о, как я вас понимаю! — согласилась с ним Евдокия, вытирая глаза. — У меня все примерно то же: сначала муж меня донимал…
— Чей муж?
— Разумеется мой, чужому бы я не позволила. Слушайте дальше: муж только за дверь, а тут и какой-то придурок звонит и давай мне пудрить мозги. Из-за него я в одной комбинашке на улицу выскочила, а тут новый урод в подъезд меня не пускает, держит в двери. Насилу отбилась. Бегу домой, еще один сумасшедший встает на моем пути. Времени отнял немеряно, и конечно я опоздала! И теперь будет беда! У Ленечки моего будет беда! Беда! Беда!
— Какая беда? — меняясь в лице, воскликнул Кириллов.
— Если бы я только знала! — схватилась за голову Евдокия. — Думаю, страшная! Не сказал же придурок! Заладил: беда да беда, а что за беда — неизвестно.
Кириллов прозрел:
— Поздравляю вас! Придурок тот — я!
— О чем вы? — опешила Евдокия.
— Это я вам сегодня утром звонил. Точнее не вам, вашему мужу.
— Это вы мне звонили? — поразилась она и, ехидно поджав свои пухлые губы, заключила: — Значит чертова жена — это я!
Кирилов без всякого чувства вины развел руками:
— Уж простите! Урод — тоже я! Это с вами мы не могли разминуться в двери, а все потому, что вам захотелось войти туда первой как раз в момент, когда я практически в дверь эту благополучно вошел. Зачем вы меня обратно тащили? Зачем выбивали мой чемодан?
Евдокия бросила на пол пса, подперла руками бока и завопила:
— Ах вот оно что! Значит я — сумасшедшая баба!
Кириллов презрительно гмыкнул:
— Гм, а почему бы и нет, если я сумасшедший? Так меня обозвать! — Он поразился. — И за что? Всего лишь культурно спросил где живет господин Лагутин. Этим я времени отнял немеряно? Да я секунды вас не держал!
— А я вам толково все рассказала! Если бы вы не толкались в двери, а сразу поехали в аэропорт со своим чемоданом, то Ленечка был бы сейчас не в Нузе, а дома, теперь же беда! Беда! Беда! — завопила в отчаянии Евдокия.
— Да уж, беда, — пригорюнился и Кириллов.
— Постойте, — очнулась она, — а что за беда? Вы хоть мне расскажите, а то я ношусь, незнамо за чем.
— Беда, не то слово. Все ужасно. Просто кошмар. Но, вы простите, это секрет и не мой. Точнее, не только мой. Я не могу вам сказать. Поверьте мне на слово: если к утру не найду вашего мужа…
Он замолчал, темнея лицом.
— То что? — упавшим голосом спросила Евдокия.
— Отвернитесь! — гаркнул Кириллов.
Она растерялась:
— Зачем?
— Я должен одеться! Немедленно! Отвернитесь, а еще лучше выйдите! Я должен срочно одеться и ехать! Сейчас же! Сейчас же в Нузу!
— А я?
— Вам-то ехать зачем? — удивился Кириллов.
— Чтобы мужу сказать о беде.
— Об этом скажу ему я, а вы возвращайтесь домой. Теперь, когда все обнаружилось, ехать со мной вам не нужно. И вы, и ваш пес мне обуза.
— Ах вот вы как! — рявнула Евдокия и, хлопнув дверью, покинула номер.
Бродяга (он остался с Кирилловым) истошно завыл, ей пришлось вернуться.
— Вы бессовестный, — крикнула она, забирая из номера пса. — Бессердечный! Я пешком пойду в Нузу! Я на брюхе туда поползу!
— Но зачем? — удивился Кириллов, поспешно втряхивая себя в костюм. — Что за глупости? Это за каприз. Вряд ли ваш муж одобрил бы это решение.
Евдокия, услышав про мужа, рассвирепела.
— А с чего вы взяли, что я слушаюсь Леню во всем? — завопила она. — Я сто раз все нарушила из того, что он мне наказал! И не смейте меня ругать! Да, я такая! Я не живу, я нарушаю! Все и всегда!
— Да? Вы такая? — удивился Кириллов. — Непохоже, вы наговариваете на себя.
— Почему это?
— А потому, что вы сами мне хвастались своим счастьем, и я сделал вывод, что вы из тех женщин, которые… Впрочем, не буду вас обижать.