Ты маньячка, я маньяк, или А пес его знает

Евдокия в глазах не читала, Бродягу не замечала, ей было плохо, ужасно и нестерпимо.

«Надо включить телевизор,» — вдруг решила она, без всякой надежды, что это ее отвлечет.

Действительно, какое-то время она бессмысленно смотрела в экран — шли местные новости. Диктор со скорбным видом о чем-то рассказывал, но Евдокия его слова пропускала мимо ушей и не в силах была сконцентрироваться — суть уходила. О чем идет речь она поняла только тогда, когда на экране крупным планом возникла картинка: дорога, кусты, а в них обезображенный женский труп.

— Это я! Я! — взвизгнула Евдокия и выключила телевизор.

Визг ее переполнил комнату. Бродяга, испуганно строя горбы, попятился; шерсть его встала дыбом.

«Даже собака знает кто я», — обреченно подумала Евдокия.

Ноги ее подкосились, силы разом ушли, но новая мысль окатила горячей волной, открывая второе дыхание. И снова Евдокия заметалась по номеру.

— Конечно, пес знает! — вопила она. — Ему ли не знать, он же был рядом со мной! Он все время был рядом, и ночью и днем!

Бродяга уже не пятился — мешала стена, в которую он смятенно ввинчивал свой тощий зад с трусливо поджатым хвостом. Евдокия к нему приблизилась и, глядя прямо в собачьи глаза, строго спросила:

— Признавайся, Бродяга, кто убийца? Кто маньяк? Ты же знаешь!

Пес действительно знал, но хозяйке он не ответил. Стыдливо отвернув свою добрую морду, пес промолчал. Он был русским, а у русских молчание — знак согласия. Евдокия, памятуя об этом, приняла немой знак за согласие пса с ее страшными мыслями.

— О, нет! Нет! — хватаясь за сердце, воскликнула Евдокия. — Это слишком жестоко!

Глава 35

Все, что до этого Евдокия держала в уме как вероятное, теперь стало истинным — Бродяга поставил последнюю точку. А тут и память стала покорной. Память мгновенно ей подсказала все те состояния, которые она скрывала от мужа. Евдокие сразу стало понятно как попадали ножи в квартиры ее подруг — их подкладывала она сама. Евдокия даже смогла припомнить когда и как это было.

«Да-да, — говорила себе она, — у меня участились провалы. Память вдруг взбунтовалась: вот я разговариваю с Евой, потом — провал, а потом я в ванной Ирины себя застаю. И как раз возле шкафа. Тогда я нож и подложила. И тут же забыла об этом. У меня раздвоение личности. Во мне живет страшный, жестокий убийца. Он из меня выходит когда пожелает и от меня же тайком жуткие вещи творит.

А мои сны? Теперь нет сомнений, это не сны! Я действительно бродила ночью по городу! И убивала! Боб правильно все разгадал, только дело не в нем. Это я подложила ему ключи!

Это я набила сундук ножами!

Бедная Пенелопа!

Она догадывалась! Она следила за мной! Боже мой, как я больна! Даже здесь, в Нузе, в чужом незнакомом городе я совершила убийство! Дальше так продолжаться не может! Это надо немедленно прекратить! Я не человек! Я себе не вольна!

Я должна умереть!

Но как?!»

Евдокия остановилась (а она, размышляя, беспрестанно носилась по номеру), хищным взглядом окинула комнату, но придумать ничего не смогла. В голове вертелось только одно: «Надо срочно себя убить! Скорей! Медлить нельзя!»

Как убить себя, она не знала, но была охвачена решимостью нешуточной. Неизвестно чем затея закончилась бы, не откройся внезапно дверь и не войди в номер Кириллов.

Увидев его, Евдокия остолбенела:

— Вы вернулись?

— Вернулся.

«И очень невовремя», — подумала она, восклицая:

— Уже?

— Что значит — уже? — рассердился Кириллов. — Ночь на дворе.

— Ночь?

Евдокия оглянулась на окна — действительно ночь. И темная: на небе ни зведочки.

— Время незаметно пролетело, — расстерянно пролепетала она.

— Незаметно пролетело? — поразился Кириллов. — В гостинничном номере? В чужом городе? Интересно, чем вы таким занимались?

Она прошептала:

— Ничем.

— Ничем?

— Абсолютно.

Мысленно Кириллов отметил: «У девчонки в глазах нечто странное появилось, прямо огонь сумасшествия».

И едва он успел так подумать, как Евдокия метнулась к нему и закричала:

— Умоляю, пожалуйста, подскажите, как покончить с собой?!

«Ну я попал, — испугался Кириллов, — так и есть, сумасшедшая. Что делать? Серый, припоминай, как там Лагутин общался с психами? Надо быстро ее заболтать».

— Слушай, — демонстрируя живость, воскликнул он, — а что это мы все на «вы»?

— Хорошо, перейдем на «ты», — оборвала его Евдокия и жестко повторила вопрос: — Сейчас же скажи, как мне покончить с собой?

«Этого еще не хватало, — подумал Кириллов. — Сейчас начнет вешаться или в ванной топиться. А то еще и вены вскроет себе. Лагутин, помнится, говорил, что в таких случаях главное лишить психа инициативы. А как эту сумасшедшую инициативы лишишь? Разве что самому ее хлопнуть.

Тьфу, что за глупости лезут в мою дурацкую голову? А все она, эта девчонка! И зачем я с ней только связался?»

Кириллову захотелось сбежать, но Евдокия, словно предвидя такой ход событий, ухватила его за рукав и диким голосом завопила:

— Говорите сейчас же, как мне покончить с собой?!

— Проще всего застрелиться, — выдал мгновенный ответ Кириллов и подумал: «Пистолета у нее, слава богу, нет».

Евдокия ответ приняла и очень серьезно.