Ты меня заворожил

Раздражение Лео Фэрли из-за госпитализации росло с каждым мгновением. Он с отвращением смотрел на иглу капельницы, воткнутую в его левую руку, и соединенную с ней бутыль жидкости, висящую у него над головой. К груди его был прилеплен датчик сердечного ритма, и когда Лео попытался подняться, в палату вбежала медсестра.

– Мистер Фэрли, вам нельзя самому выходить в туалет, только в сопровождении медсестры. Но вы можете закрыть дверь.

«Разве это не великолепно?» – с горькой иронией думал Лео, понимая, однако, что вестника за дурные вести убивать будет неправильно. Он поблагодарил медсестру и неохотно позволил ей сопроводить его до дверей туалета. В девять утра, когда пришел врач, Лео уже был готов к дискуссии.

– Понимаете, – сказал он, – я не могу исчезнуть, не позвонив дочери. Она видела меня вчера вечером, перед тем, как я приехал сюда, и я знаю, что она не хватится меня до нынешнего вечера. Ей нужно еще два дня, чтобы закончить съемки, и на нее сильно давят, требуя добиться успеха. Если мне придется сказать ей, что я в больнице, она будет страшно нервничать и, возможно, в итоге примчится сюда, вместо того чтобы заниматься передачей.

Доктор Джеймс Моррис, старый друг, был не менее упорен.

– Лео, твоя дочь будет куда сильнее нервничать, если с тобой что-нибудь случится. Я позвоню Лори, она ведь знает, что у тебя бывают перебои сердечного ритма. Я поясню ей, что сейчас твое состояние стабильно, скажу, что отпущу тебя завтра утром. Хочешь, позвоню ей до вечера, а хочешь – после. Ей и твоему внуку будет куда лучше, если ты останешься жив и здоров, а не будешь рисковать получить обширный инфаркт.

Пейджер в кармане доктора Морриса подал сигнал.

– Извини, Лео, – сказал врач, – мне нужно идти.

– Не волнуйся. Побеседуем позже.

После того как доктор Моррис ушел, Фэрли протянул руку за своим сотовым телефоном и позвонил в «Горный лагерь». Его соединили с офисом администрации, потом со старшим воспитателем, с которым он беседовал во время приезда в лагерь.

– Это назойливый дед, – представился Лео. – Просто хотел узнать, как дела у Тимми. Кошмары ему не снятся?

– Нет, – твердо заверил воспитатель. – Я спрашивал о нем за завтраком, и староста его палаты сказал, что Тимми проспал девять часов, даже не пошевельнувшись.

– Что ж, это очень хорошие новости, – успокоенно произнес Лео.

– Не нужно волноваться, мистер Фэрли. Мы хорошо заботимся о них. А как вы поживаете?

– Могло бы быть и лучше, – горько ответил Лео. – Я лежу в больнице Маунт-Синай с сердечной аритмией. Терпеть не могу это ощущение – что я не сумею оказаться рядом с Тимми в любой момент.

Лео не мог прочесть мысли воспитателя, а тот думал, что при том напряжении, в котором мистер Фэрли пребывал последние пять лет, проблемы с сердцем просто не могли не возникнуть. Однако вслух тот заверил:

– Позаботьтесь о своем здоровье, мистер Фэрли. А мы позаботимся о вашем внуке. Я обещаю.

Два часа спустя, прослушав запись этого разговора, Синеглазый с восторгом подумал: «Он сыграл мне на руку. Теперь никто не усомнится в моих словах».

45

Все двадцать девять лет, что она прослужила в доме Пауэлла, Джейн Новак одевалась в одном и том же стиле: черное платье с белым фартуком.

Прическа ее тоже осталась неизменной: волосы были зачесаны назад и собраны в аккуратный узел. Единственным отличием было то, что сейчас в них появились седые пряди. Джейн никогда не пользовалась макияжем и сейчас пренебрежительно отнеслась к попыткам Мэг Миллер нанести на ее лицо хотя бы немного пудры и слегка подрисовать брови.

– Мисс Новак, это нужно просто потому, что камера обезличит вас, – уговаривала Мэг.

Но Джейн стояла на своем.

– Я знаю, что у меня хорошая кожа, – заявила она, – и это благодаря тому, что я никогда не пользовалась этими дурацкими мазилками.

– Конечно, как пожелаете, – ответила Мэг.

Джейн не знала, что в этот момент визажист думала, что у экономки действительно прекрасная кожа и красивые черты лица. Если бы не сурово опущенные уголки губ и почти сердитое выражение глаз, Джейн Новак была бы очень привлекательной женщиной, думала Мэг.

Клэр была следующей из тех, кто настаивал на минимуме макияжа.

– Я никогда не красилась, – пояснила она и горько добавила: – Все равно никто и не взглянул бы на меня. Все пялились на мою мать.

Регина нервничала так явно, что Мэг изо всех сил старалась убрать мелкие капельки пота с ее лба при помощи маскирующего карандаша – на случай, если испарина выступит снова. Элисон, все время молчавшая, только пожала плечами, когда Мэг сказала:

– Мы нанесем только немного, это нужно из-за освещения.

Нина Крэйг заявила:

– Я актриса и знаю, что делают осветительные приборы. Постарайтесь сделать все возможное.

Стилист по прическам Куртни почти ничего не могла сделать, разве что уложить волосы выпускниц как можно более похоже на то, как они выглядели на фотографиях двадцатилетней давности.

Пока Лори ждала звезд передачи в комнате для отдыха, Джерри и Грейс готовились внести любые коррективы, которые Лори сочтет необходимыми.