Ты мне не пара [СИ]

Времени на размышление следователь не оставил — снял с себя китель, повесил на спинку стула и направился вокруг стола ко мне. «Будет бить» — эта очевидная мысль заставила напрячься, но оказывать какого-либо сопротивления не стал, только собственным внушением заблокировал боль. Бил он изощренно, по болевым точкам — солнечному сплетению, паху, почкам, не оставляя заметных следов. Я кричал, падал на пол, мучитель вновь поднимал и продолжал избиение. Так продолжалось долго, потерял уже счет минутам, пока тот не угомонился. Сказал напоследок:

— Это тебе задаток, Максимов. Завтра переломаю всего, — после вызвал конвой и отправил в камеру.

Чувствовал себя терпимо, только отбитые места ныли тупой болью, когда я снял блокировку. Лежал на своей кровати — шконке и ломал голову — как мне быть дальше. Прекращать избиения и пытки не в моих силах, но как-то повлиять на палачей вполне реально. Так и решил, буду корректировать их действия, чтобы обойтись минимальными повреждениями и страданиями. Но то, что вытворяли со мной нелюди в форме в последующие дни, вышло за грань моих возможностей. Меня пытали вдвоем — к старшему лейтенанту присоединился еще один, ему под стать. Избивали, подключали электроды, надевали наручники на заведенные за спину руки, а потом душили в пережатом противогазе. Держали сутками в холодном карцере, не давали спать, есть и пить.

Не знаю, как я выдержал все, что мне выпало в этом аду. Пока еще мог как-то контролировать извергов, было легче. А потом просто отключался, не чувствовал, как ломают мое тело. Уже ничего не понимал, что делают со мной, жила только одна мысль — скорее бы все закончилось. Но даже в полубреду не сдавался, не признавал вину. Такая установка намертво закрепилась в мое подсознание, не позволила палачам выбить из меня нужное им показание, пока я в невменяемом состоянии. Но, как нарыв гноя, однажды произошел выброс накопившейся негативной пси-материи. В какой-то момент сознание само прояснилось, увидел наклонившихся над собой нелюдей, готовящих очередную пытку. Ненависть затопила меня, с одной мыслью:

— Чтобы вы сдохли! — из последних сил выбросил на них все, что у меня наболело в душе, в то же мгновение ушел в небытие.

Очнулся в лазарете. Вначале, когда открыл глаза и немного осмотрелся, не понял — где я. Последнее, что осталось в памяти — цементный пол камеры пыток и лица мучителей, а потом провал. А здесь белые стены, кровати в один ярус, на двух из них лежат люди под одеялами. Только увидев капельницу с идущими ко мне трубками, стал догадываться, где же оказался. Сразу почувствовал боль во всем теле. Не было места, которое бы не болело — где-то сильнее, в другом не так остро. Кружилась голова, от слабости и тошноты меня мутило. Не хотелось двигаться, моя измучившаяся душа просила покоя. Лежал, закрыв глаза, так незаметно уснул.

Разбудил меня санитар — принес покушать. С трудом привстал — все тело ныло, но уже тупой болью. Поел с неожиданным аппетитом, по-видимому, изможденный организм требовал свое. Вскоре подошел врач, осмотрел меня, но ничего не сказал. Для него, наверное, привычное дело — видеть заключенных в таком состояние после допросов с «пристрастием». Еще немногим позже пришел очередной следователь, но стал спрашивать не о моем основном деле, а о происшедшем на допросе. Прямо сказал, что меня пытали и я потерял сознание, больше ничего не помню. На этом допрос закончился, больше меня не беспокоили. Попробовал осмотреть себя своим видением, но ничего не получилось — даже не видел свое поле. Да это и неудивительно — вся энергия ушла на поддержание жизни после пыток.

Поправлялся быстро — уже на второй день встал с кровати. Да и сам чувствовал, как прибывают силы. По-видимому, мои способности повлияли на регенерацию организма. Наконец-то, увидел свою ауру — она приняла обычный — золотистый, оттенок, только в отбитых участках оставались темные пятна. Как-то со временем разговорился с врачом, Иваном Степановичем. Мы, как будущие коллеги, нашли общие темы, да и заметил его сочувствие ко мне. Он рассказал, что меня нашли на полу допросной камеры без сознания, а рядом лежали два оперработника — оба без чувств. Их увезли в госпиталь, но там не смогли помочь — они сейчас в коме с обширным инсультом, шансы выжить ничтожные. Что могло произойти с двумя крепкими и молодыми офицерами, никогда не жаловавшимся на свое здоровье — никто не понимал, врачи тоже.