Половину ночи я простояла у окна с капельницей под боком, неотрывно смотря на огни ночного Лондона. Но, завораживающий вид за окном не вызывал былого восторга или восхищения, как это было раньше. А я всегда сходила с ума по центру города и мечтала после окончания университета переехать из нашего коттеджного загородного посёлка, чтобы жить в гуще событий и суеты мегаполиса. Сейчас же это все казалось таким пустым и бессмысленным, ничего не значащим и поверхностным на фоне всех остальных событий.
Я всего лишь видела кучу красочных огней, статные современные и исторические здания, а внутри меня сейчас не осталось ничего, кроме опустошения и тягучей тоски с нарастающей паникой.
Куски бетона, над которыми старались тысячи, скорее даже десятки тысяч людей, куски бетона, ради которых люди съезжаются со всей планеты, чтобы посмотреть, увидеть своими собственными глазами наяву, сфоткать и запечатлеть данный момент на фотокарточке, куски бетона, на которые были потрачены миллионы и миллиарды фунтов не заставили хотя бы одну клетку наполниться толикой радости. Одинокая елочка за окном больше заинтересовала бы меня, нежели эти каменные джунгли.
Медсестра где-то в середине ночи зашла ко мне в палату, чтобы убрать капельницу и вынуть катетер, но когда увидела, что я не сплю на своей койке, а пялюсь в окно, как ненормальная, с учетом того, что мое тело все ещё меня не слушается и предательски вздрагивает время от времени, посмотрела на меня, как на сумасшедшую и посоветовала больше не вставать, а просто лечь спать.
Но, видимо, без сторонней медикаментозной помощи в виде таблетки или укола, царство морфея не смогло бы одолеть меня, окунув в пучину забвения.
Уже битый час я сижу на своей кровати, подогнув ноги в коленях и качаясь туда-обратно, следя за настенными часами, которые висят напротив.
Каждая секунда сравни вечности, а стрелка, как на зло, двигается так чертовски медленно.
Через пятнадцать минут будет обед, а врач все никак не приходит, чтобы отвести меня к Хиро, как он и обещал.
С утра милая женщина пожилого возраста принесла мне завтрак, но от одного лишь запаха меня начало воротить, а если бы я попробовала хотя бы одну ложку каши и тостов с джемом, которые лежали на подносе, то все содержимое моего желудка через энное количество времени оказалось бы на полу или в унитазе, если бы я успела добежать. Аппетита нет совершенно.
Ближе к десяти часам утра я полностью вышла из себя и из этой, уже ставшей мне ненавистной, палаты тоже. Конечно же, я пыталась найти место, где лежит Хиро, но в итоге, наткнувшись на первого попавшегося сотрудника больницы в форме, я была схвачена под локоть и заведена обратно.
Мало того, что мне ничего не объясняют и просто отнекиваются, так ещё и теперь заперли, чтобы я не сбежала и не ходила босиком по коридору, распугивая других пациентов.
Может быть, я в психушке, а вид за окном всего лишь побочное действие препаратов? Потому что я все ещё до конца не осознаю, что со мной происходит и не могу принять тот факт, что Хиро находится в коме, пока не увижу все своими собственными глазами.
Вот уже два часа я сижу запертой на ключ и жду чуда, которое, по-видимому, не произойдёт.
Я пыталась отыскать свои вещи, но ничего нет. Банальный мобильник и тот забрали, возможно, его увезла мама ещё в первый день, но это навряд ли.
У меня нет ни обуви, ни одежды, ни чистого нижнего белья. Хожу в какой-то непонятной послеоперационной сорочке с завязками вдоль всей спины.
Кстати, о матери.
Ей настолько на меня наплевать, что она даже ни разу не пришла, или ее попросту не пускают?
Хотя…Второй вариант точно отметается, ибо Миссис Скотт была у меня и все было в порядке, ее никто не пытался выгнать или не подпускать ко мне.
Почему совершенно чужая мне женщина волнуется обо мне больше, чем моя собственная мать?
Мои навязчивые мысли отвлекает щелчок замочной скважины. Сердце начинает биться быстрее от одной мысли о том, что это может быть Мистер Хоггарт, который отведёт меня к Хиро, но вместо него в палату заходит рыжеволосая девушка средних лет, а за ней знакомая копна идеально уложенных волос, будто женщина только что вышла из салона красоты.
— Привет, доченька. – несвойственно мягким голосом произносит мама, держа в руках прозрачный пакет с апельсинами и прочими цитрусовыми. — Как ты?
— Я вас оставлю. – обращается к моей маме медсестра и выходит, прикрыв за собой белоснежную дверцу.
Мама кладёт фрукты на тумбу и садится на кровать, взяв мою руку в свою.
— Родная, я так волновалась за тебя. – шепчет она.
— Я заметила. – саркастично произношу я, вырвав кисть из ее хватки.
— Надо же, я думала, ты снова будешь изображать из себя немую и не скажешь матери ни единого слова, как пару дней назад, в коридоре, когда я всю ночь торчала с тобой, отложив свой сон и дела на второй план. – обвиняющим тоном проговаривает она, вздёрнув бровь.
— Зачем ты пришла? – устало произношу я.
— Зачем? – хмыкает мама. — Мой ребёнок упал в обморок и два дня лежал под капельницами, а ты ещё спрашиваешь. Да я места себе не находила, Ребекка!