Ты мне только пиши

- Знаю, - сказал Волков. - Я там жил напротив. До войны.

- Где кафе-автомат?

- Нет. За углом, на Семеновской.

- Где такая?

- Это по-старому Семеновская... На Белинского.

- Так и говори, - сказал Кожамкулов. - Знаю. Там у меня друг комнату снимал. А потом задолжал хозяйке за три месяца и женился на ней.

Волков и Хамраев засмеялись. Кожамкулов подождал, когда они перестанут смеяться, и со вздохом добавил:

- Очень красивая у него была хозяйка. Не так чтобы молодая, но красивая. Видная из себя женщина.

Хамраев посмотрел на часы и сказал:

- Вы уж меня простите, я вас оставлю на полчасика. У меня тут еще куча дел... И не курите много.

Когда за Хамраевым закрылась дверь, Кожамкулов пододвинул стул к кровати Волкова и спросил, глядя на него немигающими узкими глазами:

- Ты какую школу кончал?

- Чкаловское военно-авиационное училище...

- На чем летал?

- На "По-2"... "СБ" еще застал. Кончал на "пешках". Переучивался на "Ту-2"...

- Почему ушел?

- По сокращению.

- Летал плохо? - прямо спросил Кожамкулов.

- Нет, - твердо ответил Волков. - Летал хорошо. По сокращению.

С Кожамкулова спало напряжение, и он задвигался на стуле, устраиваясь поудобнее.

- У тебя пепельница есть? - спросил он.

- Посмотри на подоконнике, - сказал Волков.

Не вставая со стула, Кожамкулов вытянул шею и посмотрел в сторону окна.

- Нету там ничего.

- Тогда стряхивай сюда, - сказал Волков. - В блюдце. Я все время в блюдце стряхиваю.

Они немного помолчали. А потом вдруг Гали Кожамкулов стал рассказывать Волкову про себя: про то, как учился в школе морской авиации, как Героя получил, как в пятидесятых годах тоже попал под сокращение, как его отстоял командующий ВВС округа и как уже потом сам Кожамкулов обиделся и уволился из армии. Сейчас бы, конечно, этого не случилось, а тогда сплеча рубили - самолеты списывали, летчиков увольняли... Очень тогда обиделся Кожамкулов.

- Тебе сколько? - спросил Волков.

- Я уже старый, - ответил Кожамкулов. - У меня внук скоро будет. Сорок четыре мне... Выйдешь из больницы, что думаешь делать?

Волков неопределенно хмыкнул.

- В цирке выступать будешь? - спросил Кожамкулов.

- Смогу, так буду.

- А если не сможешь?

- Не знаю.

Кожамкулов закурил новую сигарету и не мигая уставился на Волкова:

- Вот что. Сможешь - не сможешь, зачем тебе цирк? Ты не мальчик. Зачем тебе кувыркаться! Люди смотрят, а мужчина кувыркается как петрушка. Нехорошо. Не к лицу. Мужчина ведь... И потом, как ты можешь жить так? Ты же авиатор.

- Когда это было!.. - усмехнулся Волков.

- Когда бы ни было. Ты сколько летал?

- Шесть лет.

- Шесть лет! Как же ты мог забыть? Три дня нельзя забыть, а ты шесть лет забыл! Я не говорю садись за штурвал, шуруй по газам, лети. Я говорю - давай работать в авиации. Диспетчером будешь. Все рейсы в твоих руках. А заведешься - и подлетнуть можешь. Я тебе сам вывозные дам. И климат у нас лучше. Тумана нет, сырости нет. В горы ходить будешь. Ты не молчи. Ты думай...

Будто Волков и не думал. Будто он сам никогда не хотел из цирка уйти. Но не потому, что мужчине не к лицу кувыркаться на людях. Что он понимает в цирке? Что он смыслит в том, чему Волков отдал тринадцать лет жизни?! И за тринадцать лет Волков таких, как этот, десятки видел. Для них что цирк, что театр, что художник, что писатель - все несерьезно, баловство одно. А вот то, что они делают, это да! Это необходимо. И судят вкривь и вкось обо всем, о чем понятия ни на грош не имеют. Разговаривают с актерами ласково-пренебрежительно, водку с ними охотно пьют, на "ты" легко переходят, а потом в компании презрительно хвастают: дескать, помню, сидели мы с Мишкой таким-то (называюх фамилию известного артиста). Ну чудик! Начнет представлять - живот надорвешь!.. Легко живет, собака. Ему бы в нашем котле повариться!

И все врет: и то, что "представлял Мишка", и то, что "легко живет, собака"... Врет без зазрения совести. Да нет. Не врет, пожалуй. Скорее всего, убежден в этом свято, купечески.

Лучше бы врал...

Шесть лет авиации, видишь ли, нельзя забыть, а тринадцать лет цирка можно? А что ты знаешь про цирк? Про репетиции изнурительные, про ежедневную победу над собственным страхом, про восторг, радость неописуемую, когда трюк получился! Два года не получался, а вот наконец получился, и сам черт тебе не брат!.. А про ахиллесовы сухожилия, которые в холодном манеже рвутся пистолетным выстрелом и двадцатилетнего акробата-прыгуна в одну секунду делают инвалидом третьей группы, знаешь? А тебе партнер на ночь горячие ванны для рук делал каждый вечер? Потому что суставы опухают, пальцы в кулак не сжимаются, ложку не держат...

А мордочки детей на воскресных утренниках ты видел? Когда они визжат от хохота, замирают от ужаса, ахают... Ты им снился когда-нибудь?