Ты — мое дыхание

Один действительно оказался симпатичным. Высокий, с темными волосами и красивым четким профилем, он сидел во втором ряду и оживленно размахивал руками, что-то объясняя своему товарищу. Чувствовалось, что энергия в нем кипит и бьет ключом, словно в молодом жизнерадостном щенке. А еще у него оказалась смешная, но с его точки зрения наверняка очень эффектная манера резким «атосовским» взмахом головы отбрасывать челку со лба. Вероятно, и челка эта, длинная, прямая, постоянно падающая на глаза, была отращена с единственной целью — дать хозяину прически возможность покорять публику мушкетерски-поэтическим жестом. Поля мысленно окрестила его «поэтом», а вот для второго прозвище никак не придумывалось. И не потому, что он был «никакой», — он был непонятный.

Второй мирно складывал из разноцветных шариковых ручек неустойчивый шалашик и внимал своему говорливому другу, периодически кивая и, судя по движениям губ, вставляя что-то вроде ироничного «ну-ну». Волосы у него были очень светлые, выгоревшие, похожие по цвету на белесый пляжный песок, глаза небольшие и, скорее всего, серые, загар совсем не южный, с каким-то красновато-бронзовым оттенком.

А ручки упорно не желали складываться в шалашик, раскатывались по узкому пюпитру, норовили упасть на пол. Он поднимал их и снова устанавливал с великолепным олимпийским спокойствием. Внешне он несомненно проигрывал «поэту».

Поля поправила на плече светлую, расшитую бисером сумку, с трудом удержалась от того, чтобы не сдуть челку со лба, и, пройдя мимо кафедры, поднялась по лесенке на свое обычное место. В этой аудитории она всегда сидела в одном и том же ряду, напротив выцарапанной на пюпитре надписи: «Студент, не храпи на лекции! Ты мешаешь спать товарищу». Вообще народ старался придерживаться определенных мест. Вот и сейчас позади нее, как всегда, обосновалась троица девчонок из ее группы во главе с Надей Хорошиловой. Впрочем, Поля сильно подозревала, что Надя как раз в дамском кучковании («ой, девочки, давайте поболтаем!», «ой, пойдемте вместе на лекцию, в библиотеку, в буфет, в туалет и т. д.») активного и вообще какого бы то ни было участия не принимала, а просто равнодушно терпела присутствие приятельниц. Постороннему человеку, наверное, трудно было бы сразу догадаться, что компания именно «во главе» с ней, что она здесь — главный и единственный центр притяжения. Вот и сейчас Надя хранила молчание с легкой, отстраненной улыбкой на губах, а болтала, как всегда, Наташка Масляшова.

— Нет, ну я не могу! — заливалась Наташка, мелко-мелко тряся узенькими плечиками. — Я от имени Борис вообще вымираю! Вот привел Господь одногруппничка!

— Главное, сам посмотрел в журнале список группы и говорит: «Отметьте, пожалуйста, Суханов Борис». А имя свое с таким пафосом произнес: «Борис!» — будто «Александр Македонский», — подхихикивала Ленка Головина. Она смеялась тихонечко, прикрывая острый носик и аккуратно подкрашенные губки ладошками, сложенными домиком.

— У меня от этого имени мандраж еще с первого курса, — продолжала Наташка. — Помните Борю Кислицына, которого отчислили после зимней сессии? Ну того, с которым я еще немножко подружила?.. Так меня мало того, что собственная сестра успела заколупать этой дурацкой считалкой: «А жена его Лариса — замечательная крыса!» — так еще и с сельхозработ воспоминаньице осталось… Я не помню, рассказывала вам или нет? В общем, гуляем мы после работы с Борей по центральной колхозной авеню, а сзади тащится какая-то бабка и через каждые пять минут с укоризной так зовет: «Боря! Боря!» Кислицын раз обернулся, второй обернулся. «Я с ней незнаком!» — говорит, а сам весь уже как рак красный, что делать — не знает. А бабка со своим «Боря, Боря» не отстает. Короче, тащилась она за нами минут двадцать, пока наконец из кустов козел не вышел. Старушенция так обрадовалась, запричитала: «Ой, Боренька нашелся, голубчик мой нашелся!»… А я, увидев этого козла, впервые поняла, что финал наших романтических отношений чрезвычайно близок.

Наташка смеялась собственному рассказу радостно до отвращения, Ленка машинально покусывала заусенцы на пальцах, а Надя молчала все с той же легкой, невесомой улыбкой.