Ты мой закат, ты мой рассвет

— Ну, знаешь, — жду пока усядется и плюхаюсь рядом, — со времен мезозойской эры практически ничего не изменилось. — Экран все в той стороне, к которой ты сидишь лицом, иногда здесь появляются другие зрители, иногда они ведут себя так, что хочется убивать. Ну и еще картинки могут быть объемными.

По глазам вижу, что хочет сказать какую–то едкую шутку в ответ, но сдается, весело и потихоньку хихикая в кулак.

— Спасибо, — вдруг снова становится серьезной.

— Малыш, это же просто кино.

— Нет я про объемные картинки. Спасибо… что не в 3D.

— Твои глаза мне дороги как наследство, — пытаюсь отшутиться, хоть внутри все равно приятно щекочет, что заметила.

С ее зрением вряд ли она получила бы удовольствие от просмотра фильма «в объеме».

Когда гаснет свет, Очкарик еще пару секунд возится, устраиваясь поудобнее, и я не могу отказать себя в удовольствии в последний раз перед трехчасовым перерывом выудить из нее еще каплю смущения.

Наклоняюсь к уху, нарочно еле притрагиваясь к нему губами.

Она так и замирает, глядя перед собой и с белым порванным шариком попокорна у рта.

— Я вообще у тебя сегодня ночую, жена.

Писательница медленно поворачивает голову в мою сторону, очень неумело пытаясь задержать взгляд на моем лице, но он то и дело сползает на губы.

С поцелуями у нас сложилось, малыш, я помню–помню.

Сглатывает.

Тянется ко мне, прикрывая глаза.

Подаюсь навстречу.

Надо было все же в последний ряд. Раздвинуть ей ноги — по фигу, что в джинсах — и послушать, как будет мучиться, потому что захочет кричать.

Не могу успокоиться, в голове все время торчит тот ее жест и слова: «Не подходи, не трогай».

— Между прочим, муж, я уже постелила тебе на диване в гостиной, — слышу у самых губ, но вместо поцелуя — выразительный хруст попокорна.

Когда открываю глаза — она жует свою эту карамельную хрень и даже не скрывает, что довольна собой.

Даже жаль ее расстраивать, но в этот раз последнее слово все–таки за мной.

— Спорим, что до дивана мы не дойдем?

Сводит ноги и хватается за ведерко сразу двумя руками.

— А можно… — У нее снова зрачок размером с маленькую черную дыру во вселенной. — Я заранее проиграю? Хочу тебя… очень. И чтобы горло болело… Не только от криков.

Ладно, замороченная моя, ничья.

Глава седьмая: Антон

Конечно же, она расплакалась.

Дурацкое бестолковое кино, какая–то ода, кажется, всем современным веяниям.

Но мой Очкарик искренне хлюпает носом, когда фильм подходит к финалу.

Меня таким не взять, я скорее анализирую все сюжетные промахи и то, как сценаристы положили болт на каноническую вселенную. Ну и мне просто не нравится этот унылый «вьюноша со взглядом горящим», так что, когда весь зал делает вид, что их жизнь вот–вот подойдет к концу, потихоньку прикрываю глаза.

Нужно посмотреть пару серий мультиков, там по крайней мере все интереснее. Даже сопли.

Зато, когда выходим на улицу и Йени приходит в себя, ее прорывает. Цепляет какой–то замеченный и мной тоже косяк, я подхватываю, она дополняет. Потом еще что–то, потом мы начиняем ковырять историю вселенной, потом просто перебираем любимые цитаты из старой трилогии с Люком.

Мы абсолютно настроены на одну волну.

И почему–то в голове вертится фраза из песни: мы разные, но мы — об одном. Или это из какой–то книги?

Она снова вручает мне ключи от машины и снова сбрасывает обувь, чтобы с ногами забраться на сиденье. Выглядит довольной, хоть и заплаканной, а все потому, что ее ушастого любимца обидели.

— Ну, что там номер два в твоем списке идеального первого свидания? — не скрывая легкой насмешки, спрашиваю я.

Вижу, что честно пытается что–то сказать, но ей не хватает смелости.

Надеюсь, не каток? Я на этих странных штуках в жизни не стоял, и у меня нет никакого желания становиться поводом для смеха, когда пару раз приземлюсь на лед пятой точкой.

— Номер два… — Кончиками пальцев притрагивается к губам. — Ты.

Она не говорит, что хочет меня.

Не говорит, что нам нужно заняться сексом.

Просто — «Ты».

И дорога до ее дома превращается в какую–то адски длинную полосу препятствий, потому что едем слишком долго. А светофоры, как нарочно, все «в красном».

Мы нарочно не пытаемся сблизиться. Даже не притрагиваемся друг к другу.

Это очень странно, но напряжение между нами становится слишком сильным и слишком острым. Очень громким без единого слова. Очень интимным, хоть на нас несколько слоев одежды.

Если она попросит остановиться — я смогу?

Если сделаю что–то не так — снова отгородится ладонью и своим этим: «Не притрагивайся ко мне?»

Оставляю машину на парковке.

До лифта идем просто рядом: она, двумя руками вцепившись в ремень сумки, я с ладонями в передних карманах джинсов.

Заходим в кабинку.

Йени несильно вздрагивает, когда двери съезжаются, делая нас пленниками замкнутого пространства.

Я как раз у нее за спиной.

Шаг вперед, сокращаю расстояние до сантиметра.

Она напряженно приподнимает плечи, еле заметно поворачивает голову вправо. Заколка уже другая — какая–то тяжелая, с красными камнями в серебре. Но, как и предыдущая, немного съехала набок.

Притрагиваюсь пальцами к холодному металлу.