– Кто тебя трахает в твоих фантазиях, Селин? – шепчет он, усиливая давление на клитор. – Художник? Тебе нравится, как он это делает? Писать картины он умеет. Вот только видит лишь верхушку твоей нежности, твоего одиночества и уж тем более страсти. О ней он вообще ничего не знает. Так зачем же ты думаешь о нем, Селин?
– Замолчи! – ударяю его в грудь, но слишком слабо, чтобы отнестись к этой вспышке гнева серьезно. А я зла… Боже, как же я зла, что хочу его! Хочу продолжения!
– Он ничерта о тебе не знает, – рычит Марк мне в ухо, усиливая давление и темп пальцев. – Разве он способен понять, как именно тебя нужно трахать, чтобы довести до безумия?
Я взрываюсь, как бутылка газировки после многочасовой встряски. Выгибаюсь навстречу Марку, теряю свои туфли и повисаю на его горячей шее, как домашняя обезьянка, испугавшаяся ветврача с шприцем в руках. Тяжелыми и плотными клубками воздух попадает в мои обессиленные легкие.
Звуки извне возвращают к реальности, в которой я только что позволила своему арендодателю сунуть руку в мои трусы. И теперь он будет упиваться этим коротким и (спасибо на том!) не принесшим ему физического удовлетворения эпизодом из недалекого прошлого.
Ну, нет.
Черта с два. Главное не ударить в грязь лицом и держаться уверено до самого конца. Уже всё равно ничего не изменишь.
– Миленько, – хмыкаю, отстранившись от Марка. Наклоняюсь к разбросанным туфлям (бог мой, как это случилось?!) и, надевая их, смотрю на него в его же стиле: надменно с дерзкой ухмылкой на губах. Одним словом – зеркалю. – Значит, своим оружием ты считаешь туповатые разговорчики. А я делала ставку на грубые ругательства. Тебе как-то больше подходит.
– «Оружие»?
– Ага. – Поправляю юбку, чтобы застегнуть молнию. – Мужчины в постели и на пути к ней используют что-то особенное, без чего, как им кажется у них нифига не получится. Охотник ведь не может выйти на охоту без ружья. Так и вы.
– Ненавижу обобщения.
– Что поделать, – усмехаюсь, застегивая молнию. – Переживешь. И лучше бы ты использовал грубые ругательства. Хоть какой-то бы от них был толк. А так, прости, всего лишь милые и сахарные попытки двадцатилетнего парня растопить «страсть» в крови у восемнадцатилетней девственницы. Неумело, – поднимаю плечи и ладони. – Тебе пора уходить, кстати. Или собираешься в каждой кабинке поработать?
– Селин, – с опасным оскалом усмехается он, бросив взгляд в сторону двери, а потом снова с привычной ленью на меня, – если бы я сказал тебе одно очень грубое, вульгарное, грязное и такое…как бы так осторожно выразиться, чтобы не уничтожить твои воздушные и девственные замки… – деланно задумывается он, почесав подбородок. – Не получается. Такого слова просто не существует, поэтому вот для тебя задание – придумай его. Так вот, – приближается он ко мне снова, – если бы я был с тобой грубым и жестким, ты бы кончила, даже не дождавшись моего прикосновения. Потому что всякий раз, когда тебя раздражает любое мое невинное слово, уж не знаю по каким критериям в твоей голове осуществляется их отбор, но всякий раз ты с трудом сдерживаешь себя, неумолимо заколачивая единственное желание. Даже сейчас я слышу, как участилось твое сердцебиение. А ведь я ещё ничего не сделал, – улыбается он широко и зеркалит меня, поднимая вверх ладони.
– Обалдеть! В жизни не видела напускную самоуверенность в столь гигантских масштабах! Однако же, бог с тобой! Если ты считаешь, что девушка возбуждается от разговоров ни о чем, как например сейчас, при упоминании моего бывшего и наших с ним интимных отношений, то пусть так! Ты ведь говоришь это, чтобы немедленно получить опровержение, верно? Чтобы девушка, задыхающаяся от возбуждения, сказала тебе: «Нет, Марк! Меня трахаешь ты! В моей голове только ты! О, да!» Если это срабатывает – так держать! Только обязательно помни, порой случается так, что твои «жаркие» словечки побуждают девушку действительно вспомнить о бывшем. Хотя ещё пару секунд назад она была и телом и головой именно с тобой. Потому что, когда ты напомнил мне о сексе с Робертом, – нарочно делаю паузу и прикусываю нижнюю губу, – приятная ностальгия коснулась даже моих сосков, ведь он действительно умел достойно меня
Досадная полуулыбка касается его губ, которые остаются для меня неизведанными. Я горжусь собой. Как ни крути, а последнее слово теперь за мной. Какому мужику понравится, когда в постели с ним женщина будет представлять другого? Впрочем, какой нормальный мужик станет сам же о нем упоминать?
Марк поправляет закатанные рукава пуловера и снова подходит к двери.
– В этом-то и разница, – поворачивает он ко мне голову, – о мужчине, который знает твое тело лучше тебя самой, ты бы никогда не забыла. Он остается у тебя вот здесь, – тычет он пальцем в свою голову, – навсегда. А в «опровержениях» я не нуждаюсь. Я просто говорю то, что выводит тебя из себя, потому что тебе самой нравится эта