Ты - Моя Вера (СИ)

Анна не успела ничего ответить или запротестовать, потому что мужчина коснулся ее… там! О Боже, никто никогда ее так не целовал, не ласкал, не прикасался! Его язык заметался на нежных складках, дотрагиваясь до затвердевшего клитора. От остро сладкого удовольствия Анна не переставала выгибаться под ним, стонать и впиваться в его волосы. Он терзал ее и мучил, резко прекращая свои ласки внизу и поднимаясь дорожкой из пылких поцелуев вверх, ртом втягивая напряженные соски, лаская шею и впиваясь в губы, отдавая ей ее же вкус. Эта мучительная сладострастная пытка продолжалась до тех пор, пока Анна жалко не захныкала, прося сама не понимая чего именно:

- Пожалуйста…

Волков хищнически улыбнулся и издал победоносный рык, а затем, снова зарылся между ее ног и усилил напор своих порочных ласк. Стоны Анны превратились в надрывные крики. Ее возбуждение нарастало, становясь невыносимой агонией, резкие волны одна за другой поднимались по телу, и в какой-то момент она, вскрикнув в последний раз, затряслась от потрясающего, восхитительного, ранее не испытанного сладкого освобождения. Глупая улыбка не сходила с лица, а внутри возникло ощущение невероятного счастья. Ее тяжелое дыхание медленно стало приходить в норму. Анна лежала, не шелохнувшись, потому что не могла сдвинуться с места. Пока не услышала отчего-то недовольный голос Волкова.

- Анна Александровна, — прошептал он, резко отстранившись от нее. — Я… да твою ж мать, — он запустил пальцы в волосы, обхватил руками голову и чертыхнулся: — Я прошу прощения. Я… я не должен был… мне не следовало… блядь… это было ошибкой. Я обещаю вам, что впредь буду держать себя в руках, и такого никогда больше не повторится!

Сперва Анне показалось, что она неверно его поняла. Но когда увидела настороженные глаза Волкова, в которых сквозило явное сожаление о содеянном, она дернулась, словно ее только что с силой ударили под дых. В комнате мгновенно стало нечем дышать. Она потерянно опустила голову, спрыгнула с рояля и быстро стала натягивать на себя платье. Девушка стыдливо потянулась за лифом и трусиками, валяющимися на полу, развернулась и ничего не ответив, вышла из комнаты.

Уже ступив на первую ступеньку огромной лестницы, Анна услышала звон разбившегося стекла, наверное, вазы, а так же гулкий грохот, словно в стену полетело что-то еще. А затем донесся громкий самоуничижительный шепот Волкова:

- Какой же я кретин!

Анна горько хмыкнула. Ну, хоть в чем-то сегодня они были согласны. Боже, как это было унизительно! После всех тех сладких ласк, что он ей подарил, после того, что она ему позволила сотворить со своим телом, после их опьяняющих поцелуев, в лицо ей выплюнуть, как он сожалеет! Это было невыносимо! Где же проходила грань жестокости этого властного мужчины по отношению к Анне?!

Так и не уснув, она проплакала в подушку до самого утра. Грудь разрывало на мелкие осколки от боли, от ощущения униженности, даже истасканности. Ее только что обидно отвергли, как женщину. На короткий миг он заставил ее почувствовать себя особенной, желанной им, а потом хладнокровно втоптал в грязь. Когда-то в детстве, она слышала мягкий шуточный укор матери к отцу, что он помешан на своей фамилии. Наверное, только теперь Анна действительно ощутила всю мощь своего громкого имени. Ведь кроме него у нее больше ничего не осталось! Она — Монастырская, черт ее дери! Анна больше никому не позволит себя обижать, унижать и относиться как к безродной собачонке! Ни секунды больше она не проведет в доме этого холодного, бесчувственного, жестокого олигарха!

Запершись в своем кабинете, Волков тоже не сомкнул глаз этой ночью. Он искренне сожалел, что не мог позволить себе ни грамма алкоголя. С детства на дух не переносил резкий запах выпивки. Единственное хорошее, что досталось ему от отца в наследство. Тот, находясь в пьяном угаре, позволял себе страшные, жуткие вещи. От него всегда разило мерзким перегаром, въедавшимся до тошноты в ноздри. И у Стаса выработалось стойкое отвращение к спиртному. А вот сейчас он бы с удовольствием нажрался вусмерть!