Ты моё дыхание

Он отбрасывает Полозова в сторону одним рывком: огромные ручищи хватают Пашу за обшлага пальто, встряхивают и отшвыривают вон. И вот я стою лицом к лицу с разъярённым монстром – воплощением моих кошмаров. Не зря я так тщательно избегала этого слишком прилипчивого Толика.

– А ты в курсе, что он голубой, твой этот горе-защитник, который сам даже ширинку толком застегнуть не способен? Он даже не мужчина!

Всё остальное происходит как в замедленной съёмке. Я всего лишь стою, замечая, как Паша, неловко оскальзываясь, снова выступает вперёд. Высокий, немного нескладный Жак Паганель. Волосы разметались. Уши горят. Он заносит руки и толкает Толика в грудь. Тому подобное – что слону дробина, но всё же он покачивается, потому что не ожидал от Паши подобной дерзости.

Его удар молниеносен и более точен: он бьёт кулаком в лицо. Паша падает, а я, набрав полные лёгкие воздуха, кричу. Кричу так, что уши закладывает.

– А-а-а-а! Ненавижу!

Во мне рождается что-то неуправляемое и тёмное, что одновременно ослепляет и заставляет стать очень храброй, отчаянной и безрассудной.

Вместо того, чтобы поджать хвост, как я это нередко делала, я иду в атаку: кидаюсь на Толяна, бью его, куда достаю.

За себя. За Пашу, что зажимает окровавленный нос, сидя на асфальте. За маму, что терпит урода Дениса и боится уйти от него. За всех тех, кому пришлось испытать на себе насилие.

А потом мир переворачивается. Толян летит и падает. Я вижу, как между нами вырастает другая фигура. Перед глазами – надёжная, широкая спина, что заслоняет, оберегая меня от опасности.

Костя. Мой Костя подоспел.

А вокруг толпа. Кто-то полицию уже вызвал.

– Да ты свихнулся, Громов, – сплёвывает кровь Толян. – Сучке своей прививку от бешенства сделай.

– Я тебе сейчас прививку сделаю, – наступает Костя.

Я обхватываю его руками, удерживая. Утыкаясь лбом в спину, вдыхая родной запах, что успокаивает, хоть меня и трясёт от пережитых эмоций.

– Не надо, Костя, пожалуйста, – прошу я его. – Он всё равно не поймёт.

Под моими ладонями – сильное напряжённое тело. Литые мускулы, что способны разрушать. Но это совершенно другая сила, которую – теперь я поняла окончательно – я не боюсь.

– Можешь смело собирать вещички и валить из столицы, – в голосе Кости – вкрадчивая мягкость, от которой волосы дыбом встают. – Здесь ты не найдёшь ни работы, ни карьеры. Ноль, Анатолий. Полный ноль. Ты сам и всё для тебя от нынешней минуты и навсегда. И скажи спасибо Софье. А то б ещё и здоровье поправлять пришлось. Соскребать с асфальта остатки своих причиндалов, которые ты по какому-то недоразумению считаешь мужским достоинством. Оно не в этом, но тебе, видимо, действительно этого не понять.

Костя забирает мою руку. Я чувствую, как он прикасается губами к моим пальцам.

– Испугалась, девочка моя? – спрашивает он, оборачиваясь. – Ничего не бойся. Я рядом. Всегда.

А потом он делает то, чего я никак не ожидала: подаёт руку Паше, что так и сидит на асфальте, запрокинув голову и зажимая рукой разбитый нос.

– Давай, поднимайся. Мы тебя в больницу отвезём. Заодно побои снимем.

Павел принял помощь. Выглядел он не очень – прямо скажем.

– И спасибо, – благодарит его Костя. – За то, что затупился. Молодец.

Сразу, конечно, нам уехать не удалось: полиция подоспела. Вовремя, как говорится. Нам пришлось пройти в участок. Правда, Костя взял всё в свои руки.

– Езжайте в больницу, – сказал он, – я «скорую» вызвал. А я тут сам разберусь. У Павла нос сломан, так что прежде всего – оказание медицинской помощи. Позвонишь мне, когда закончите.

– Костя, спасибо, – из души рвалась благодарность, а из глаз – слёзы.

– Ну что ты, моя хорошая, – бережно вытер мне щёки мой мужчина. – Всё будет хорошо. Позже увидимся и поговорим.

В «скорой» Паше стало хуже. Да и выглядел он плохо. А ещё на откровения потянуло. Может, на фоне стресса, болевого шока. А может, ему просто выговориться нужно было.

– Да, я не такой, – трясло его крупной дрожью. – Что меня теперь за это убить нужно? Отстрелить, как заразное животное? Я не человек, что ли?

– Для меня нет никакой разницы, – пыталась я его успокоить. – На таких, как Толик, внимания обращать не стоит. Вот он точно не человек. Я даже животным его назвать не решусь, потому что обижу братьев наших меньших, которые зачастую куда добрее людей.

– Люк! – вспоминает Паша, и его ещё больше трясти начинает. – Дома, один, – и проваливается в обморок.

– Госпитализация, – сказал врач в клинике. – Обследование.

– У меня собака дома, одна, – мечется пришедший в себя Пашка.

– Перелом носа и сотрясение мозга, – отрезает врач. – А может, и ещё что похуже. Так что без вариантов.

– Я присмотрю за ним, – обещаю Павлу, и тогда он отдаёт мне ключи от квартиры, мы наконец-то обмениваемся телефонами. – Всё будет хорошо, – твержу я ободряюще и пытаюсь улыбаться.

– Теперь у нас есть собака, – сообщаю я Косте и демонстрирую ключ от Пашкиной квартиры, как только он приезжает за мной в клинику.

– Всего-то? – приподнимает он бровь. – Думаю, со щенком мы вполне способны справиться.