Ты можешь идти один

Маша искоса посмотрела на меня. «Да вы что, сговорились, что ли?» — подумал я, не зная, куда деваться.

— Совсем по-другому любит Дикарь, — продолжала Маша. — Он тоже «клюет» на эту обманчивую Ленайну, которая на деле лишь пустышка. Но он не связывает с ней никаких социальных надежд. Он любит личность. Ее личность, во всей ее пустоте. И, осознав, что ответить на его чувство она неспособна, Дикарь убивает себя. Я хочу сказать, что в романе недостает настоящей любви, которая могла бы бросить вызов обществу. Настоящей взаимной любви. Именно поэтому в конце ощущается некая недосказанность. Кажется, что перед нами лишь стечение обстоятельств. И потому не очень хочется извлекать уроки из этого произведения. Я закончила.

Маша опустилась на скамью и расправила складки на юбке. Как в старые добрые времена мы с ней встретились взглядами. «Я услышал тебя», — сказал я. «Я надеюсь», — сказала она.

— Прекрасно, просто великолепно! — произнесла Софья Николаевна. — Ну, Дима, теперь ты выскажись.

Я вздрогнул. Да, произведение выбрал я, но почему-то такого поворота я никак не ожидал.

— А… Ну, в общем, — пробормотал я, встав на ноги. — Я, в целом, согласен с тем, что сказали Боря и Маша. И, наверное, мне нечего добавить к сказанному.

— Ну как же так? — расстроилась Софья Николаевна. — Я думала, у нас получится более оживленная дискуссия! Давай, Дима, соберись! Я считаю, что по поводу «Дивного нового мира» можно сказать еще немало!

К сожалению, все мое внимание в этот момент было поглощено мыслями о том, куда бы деть руки. Сцепленные впереди, они потели, сложенные на груди мешали дышать, а сложить их сзади было бы нелепо. Поэтому я засунул руки в карманы и, справившись с этой проблемой, оказался лицом к лицу с Олдосом Хаксли. «Ну и что мне про тебя сказать?» — спросил я его. «Без понятия, дружище, — отозвался Олдос. — Ляпни что-нибудь по поводу языка, ты ж это любишь!»

Осененный внезапным прозрением, я вскинул голову и посмотрел в печальные глаза Софьи Николаевны.

— Я бы мог сказать немного про особенности языка общества!

— Ну вот, молодец! — ободряюще улыбнулась мне учительница.

— Так вот… Ну, в этом мире люди производятся искусственно. То есть, зачатие, роды — всего этого нет. Но люди знают, что такое возможно, но нежелательно. И, как бы, это окончательно становится чем-то таким… Ну, неприличным. И поэтому слова «отец» и «мать» у них становятся ругательствами. Как бы потому что люди не должны производить детей, а если производят, то это, вроде как, недостойно и стыдно. То есть, Хаксли показал, в том числе, как общественная жизнь влияет на язык. Ну, словно бы придал реалистичности всему описываемому. Вот, как-то так.

— Неплохо, Дима, неплохо, интересное замечание, — сказала Софья Николаевна.

— И я все понял! — одобрил Леонид.

* * *

Когда, наконец, заседание закончилось, я твердо решил расстаться с клубом. Хватит, мне и в школе унижений хватает, чтобы еще и на заседаниях ощущать себя ничтожеством, неспособным и двух слов связать.

— Вот в корне неправильная стратегия, — сказал Боря, идущий рядом со мной по коридору. — Лучше бы решил тщательно подготовиться к следующему заседанию и разнести меня в клочья!

— Я сейчас разнесу тебя в клочья, — пообещал я. — Мы как с тобой договаривались?

— Извини, я машинально. Когда эта способность развивается, она становится такой же естественной, как слух и зрение. Я стараюсь не читать твои мысли, но когда ты мысленно формулируешь готовые предложения и произносишь их своим внутренним голосом, который, позволь заметить, звучит куда крепче и увереннее настоящего твоего голоса, я не могу от этого отвертеться.

— Черт с тобой, золотая рыбка! — махнул я рукой.

— Кстати о золоте. Я хотел попросить у тебя взаймы немного денег. Свои запасы я израсходовал, и сегодня мне нечего есть.

Денег у меня не было. Поэтому я предложил Боре поужинать у меня, на что он с радостью согласился.

Мама не выказала особой радости при виде незваного, хотя и очень вежливого гостя. Папа же, напротив, показал себя радушным хозяином и даже предложил Боре пива.

— Совсем сдурел — школьников спаивать? — напустилась на него мама.

— Да ладно тебе! — засмеялся папа. — Они в этом возрасте так квасят, как потом за всю жизнь не решатся.

— Благодарю за предложение, но вынужден отказаться, — улыбнулся Боря. — Не так давно я уже имел опыт употребления алкоголя и понял, что мне это не нравится.

— Вот и молодец! — сказала мама.

— Смотри, как знаешь. — Папа пожал плечами и открыл себе бутылку.

Улучив момент, я шепнул Боре на ухо:

— Слушай, мы не в девятнадцатом веке! Разговаривай проще. Сказал бы: «Нет, спасибо, я не хочу» и все!

— Понял, исправлюсь! — пообещал Борис.

Ужин прошел спокойно. Папа больше молчал, думая о чем-то своем, а мама расспрашивала Борю о его впечатлениях на новом месте жительства.

— Мне здесь нравится, — говорил Боря. — Тихое, спокойное место. Люди добрые. Кстати, спасибо вам, тетя Рая, что разрешили пообедать.