Ты можешь идти один

— Ты какой-то хмурый сегодня, — сказала она. — Выброси из головы все, кроме музыки!

— Легко сказать! — усмехнулся я.

— Что? С Жанной что-то?

— Нет. С Борей.

— С Бриком?

— Ну да. Я беспокоюсь за него.

Маша выключила проигрыватель и серьезно на меня посмотрела.

— Значит, я была права? Не так-то он прост?

— Это точно.

Она помолчала, думая о чем-то.

— Скажи честно, — попросила Маша. — Зря я с ним связалась? Может, отказаться от участия?

Я пожал плечами.

— Тебе точно не угрожает никакой опасности, — заверил ее я. — Можешь отказаться — он не обидится. Но вы прекрасно танцуете вдвоем. И, кажется, тебе это нравится.

Маша усмехнулась каким-то своим мыслям и потянулась к магнитофону.

— Ладно, перерыв окончен! Давай-ка полноценную программу!

И мы исполнили полноценную программу.

Шли дни. От танцев кружилась голова. Боря начал пропускать уроки ради работы. Рыба превратился в пай-мальчика. Он не повышал голоса, не приставал ни к кому на переменах. Семен сначала пытался его расшевелить, но потом махнул рукой и пересел за другую парту.

Наконец, наступила пятница. Последний ученик из одиннадцатого «А» класса сходил в кабинет директора, и в тот же день туда отправился Антонов Петр, первый по списку.

— Сколько? — спросил я Брика.

— Пятьдесят два, — мрачно сказал он. — Будь готов к тому, что мне придется исчезнуть на какое-то время. Я постараюсь оставить тебе какой-нибудь знак, чтобы ты знал, где меня искать.

Когда Петя вернулся в класс, все налетели на него с вопросами. Мы с Борей тоже навострили уши.

— Там фигня какая-то, — доложил Петя. — Валерьевна сидит вообще в непонятках. И три мента. Один нормальный, спрашивал, где я был, когда Мартына убили, что делал, не слышал ли чего. А двое других — какие-то… Хрен знает… Спрашивали всякую чушь. Имя бабушки, дедушки, по истории вопросы какие-то. Чем отличается утка от селезня. Химические формулы какие-то требовали — я вообще без понятия. Тот, первый мент, все их одергивал, мол, хорош ерунду спрашивать, а они на него — ноль внимания.

Больше сегодня никого не вызывали. В субботу тоже. Инна Валерьевна, директор нашей школы, упросила блюстителей закона не тревожить старшеклассников в такой важный день. Ведь в субботу состоится осенний бал!

В пятницу у нас с Машей прошел последний урок. Мы привычно танцевали с ней. Это уже нельзя было назвать обучением — мы именно танцевали, прижимаясь друг к другу чуть теснее, чем нужно.

Внезапно я подумал, что после бала все это закончится. Я уже никогда не приду к ней домой, никогда мы не будем с ней разговаривать и танцевать. А я ведь так к этому привык. Сердце защемило от непонятной тоски. И сознание сыграло со мной злую шутку.

Я вдруг вспомнил Элеонору. Ее хитрющие прищуренные глаза и алые губы, которые все ближе и ближе… Внезапно оказалось, что мы с Машей целуемся, стоя посреди комнаты, под негромкую музыку, льющуюся из динамика.

Она не сопротивлялась. Напротив, ее руки обхватили меня, прижали крепко-крепко. Мы целовались без излишнего пыла, медленно и… как-то невыносимо сладко. Губы у Маши были приятнее, чем у Элеоноры. Не такие тонкие, более мягкие. «Созданы друг для друга», — пронеслось у меня в голове.

Спустя вечность она отодвинула голову и посмотрела мне в глаза. Словно очнувшись от сна, медленно подняла веки и — посмотрела. Как будто сперва даже не сообразила, где она находится, и что с ней сейчас произошло.

— Зачем ты… — прошептала она.

— Я не смогу без тебя, — не задумываясь, ответил я.

Мы лежали рядом на диване. Гладили друг друга по лицу, смотрели и смотрели, словно удивляясь друг другу. Время от времени кто-то из нас делал движение вперед, и второй отвечал на него. Снова и снова губы сливались в поцелуе, а в голове шумел ветер, выдувая все посторонние мысли.

Ни слова больше не прозвучало. О чем было говорить? Мы не знали. Знали лишь, что сейчас нам очень хорошо вдвоем.

Часы пробили шесть раз. Маша закрыла глаза и поморщилась.

— Отец скоро придет, — шепнула она. — Иди домой.

— Не хочу, — так же шепотом ответил я.

— Знаю. И я не хочу. Иди. Завтра увидимся.

— Завтра уже ничего не будет.

— Будем помнить про сегодня. Всегда.

Я запомнил. Эти несколько часов робких и нежных поцелуев я пронесу с собой до самой могилы. Маша, Машенька, Мария… Как часто я повторял в ночи твое имя? Не чаще, но и не реже, чем имя Жанны. Каждую ночь. Даже те ночи, когда меня ожесточенно избивали в бытовке старослужащие, когда я стоял на часах с автоматом под проливным дождем — даже тогда все мои ночи были пропитаны твоим нежным ароматом. Маша…

* * *

Придя домой, я не знал, куда себя деть. Сердце рвалось наружу. Я не мог ни сидеть, ни лежать. Пометавшись по комнате, я внезапно вспомнил про Элеонору. Нашел листок с ее номером телефона и набрал цифры на мобильнике. Сбросил. Снова набрал и снова сбросил. Только в третий раз я решился нажать кнопку вызова.

— Алло? — после третьего гудка послышался знакомый голос.

— Эля?

— Да, а это кто?

— Это Дима.

— Какой Дима? Ах, Дима! Милый Дима! Привет! Как дела?