Ты - наша. Хэллоуинская ловушка

Его едва хватает, чтоб сделать пару аккуратных движений, помня, что Вася — совсем нежная и слабая.

То, что происходит, не укладывается в голове. Он никогда так с ума не сходил. Он сошел с ума в тот момент, когда договорился с Лисом.

Явно сошел с ума.

И нет, ему не жаль.

Не может быть жаль, когда такое.

Она узкая, такая аккуратная и розовая. Слюни текут, не тормознешь. Не забудешь никогда в жизни.

— Потерпи, — шепчет Лис, не отрывая взгляда от Васи, беспомощно цепляющейся за его руки, — сейчас хорошо будет. Уже хорошо, правда, ведь?

Вася хочет сказать, что нет, не хорошо!

Стыдно, страшно, неправильно!

То, что они с ней делают, неправильно!

Камень такой большой в ней, так двигается, скользя жестким горячим взглядом то к ее растерянному лицу, то вниз, по ее груди с напряженными сосками, ниже, к своей руке, все еще лежащей на животе, ниже, к месту их соединения.

И каждое движение заводит все больше и больше!

Заставляет терять контроль над собой, звереть, каменеть пальцами на нежных бедрах и животике, рычать, словно зверь. Хотя, он и есть сейчас зверь. Они оба с Лисом — звери.

Стол шатается все сильнее и сильнее, Вася начинает вскрикивать на каждое его бешеное движение, и Лис, жадно отслеживая эту картину, облизывает губы пошло и похотливо.

У него такая же, как и у Камня, безумная блуждающая усмешка, густая атмосфера вседозволенности и похоти окружает их, сводя с ума еще больше.

— Мне оставь, слышишь, — возбужденно рычит Лис, и Камень, резко выдохнув, выходит из тесной влажности, парой движений доводя себя до абсолютного пика.

Вася, растерянная, не понимающая даже, что он уже не в ней, расширенными глазами смотрит, как двигаются его пальцы по члену, как он кончает.

И вскрикивает, когда ее берет Лис.

Он не щадит, движется сразу сильно и быстро, чувствуя, что немного ему надо. И без того заведен до предела.

Камень наклоняется к Васе, позволяя ей ухватиться за себя неверными срывающимися пальцами, и мягко целует в губы.

— Хорошая какая… — хрипит он, а затем проводит влажными пальцами по нижней губе. — Оближи.

Его взгляд темен и жесток.

Лис ругается несдержанно, наблюдая эту картину и ускоряясь.

Не отрывая взгляда, трет пальцем напряженный клитор, и Вася, сама не понимая, выгибается, закатывая глаза от внезапно накатившей волны непонятного, жуткого удовольствия.

Ее трясет, мотает по столешнице, Лис, сойдя с ума от этого зрелища, дикого, животного, не выдерживает и кончает, едва успевая выйти из нее.

Тяжело дыша, наваливается на девушку.

— Пиздец… Охуенно… Это охуенно…

Вася лежит, закрыв глаза и бессильно отвернувшись от своих мучителей.

Она не сопротивляется, когда ее освобождают, вытирают влажными салфетками, приводят в порядок.

Мнимый, внешний порядок.

Опускают юбку, поднимают вверх лиф платья.

Что-то постоянно бормоча, утешая, успокаивая, гладят, целуют, тискают.

Она только моргает заторможенно, глядя за окно. На осень. Яркую. Золотую.

Там, за окнами, еще день, уже клонящийся к вечеру. Ее однокурсницы и однокурсники празднуют Хэллоуин, нарядившись в нечистую силу, в чертей и вампиров.

— Поехали ко мне, — командует Лис, твердой рукой направляя Васю к выходу из аудитории.

— Надо решить, как дальше, — гудит Камень, подхватывая с пола пушистую курточку Васи и накидывая ее на голые плечи девушки.

— В смысле? — Лис обнимает Васю, тяжело дышит ей в шею, — черт… Хочу опять…

— Я не собираюсь заканчивать, — жестко роняет Камень, властно положив ладонь на плечо Васи.

Она вздрагивает, сквозь шум в ушах осознавая, что именно значат его слова.

Поднимает на него взгляд.

Они… Они не хотят закачивать? Он хотят… еще?

— И я, — говорит Лис.

Парни останавливаются, смотрят друг на друга тяжелыми ревнивыми взглядами поверх головы Васи.

Их ладони лежат на ее плечах.

И прибивают к полу так, что голову не поднять.

— Будем решать, — рычит Камень.

— Будем, — соглашается Лис, — но потом.

— Да, — после паузы отвечает Камень, — потом. Ночь впереди. Хэллоуин, мать его…

Они, явно достигнув какого-то безмолвного соглашения, тянут Васю дальше, к выходу.

И она не сопротивляется.

Идет, зажатая с двух сторон горячими, жесткими телами.

Хэллоуин — раз в году.

А вампиры и оборотни — навсегда.

Теперь для нее — навсегда.

* * *

Я моргаю, как всегда, чуть заторможенно, привыкая к реальному миру. Возвращаясь с Изнанки.

Это редкость, на самом деле, когда изнанка настолько близко.

Настолько неотвратима.

Девушка, так доверчиво протянувшая мне ладонь для пустяшного, ярмарочного гадания, непонимающе таращит на меня круглые глазки. В них страх и надежда.

Она верит в то, что все будет хорошо.

Я смотрю на нее и вижу отпечаток будущих страданий на лице. И тот вариант будущего, что сейчас так ярко проступил, совсем даже реальный.

У нее необычно переплетены нити судьбы, такое редко увидишь. Эти парни… Они ей по судьбе. Оба. Связаны до конца дней.

А еще — боль, страх, обида…

Это все никуда не денешь, к сожалению. Это — то, что не поменять.

— Что? — не выдерживает девочка, доверчиво хлопая ресницами, — что-то… — она сглатывает испуганно, — что-то не так?