Ты - наша

Выскочила из машины, подтянула полы куртки, настолько очевидно большой мне, что ни за какой модный в этом сезоне оверсайз не сошла бы, и, порадовавшись, что основная часть пар уже прошла, и народу на стоянке мало, есть шанс, что моя высадка из машины Лиса с мужской куртке пройдет незамеченной, шустренько побежала ко входу.

Там легко преодолела барьер в виде вахтера и охраны, никого не встретив из однокурсников и преподавателей, и без проблем добралась до актового зала, где уже началась репетиция.

Куртку я скинула где-то на задних рядах, а Колесник был настолько раздражен, что вообще не обратил внимания на мой расхристанный внешний вид и ошалелое выражение глаз. А вот ребята из группы были более наблюдательными и сразу связали мою рассеянность и плохое исполнение с искусанными губами и алеющими засосами на шее…

И вот теперь, похоже, получат дополнительный повод для недовольства.

Камню-то явно плевать на мою репутацию.

Устроит цирк с конями сейчас.

Понимание этого наполняет меня яростью.

Да сколько можно? И без того сплошные проблемы из-за них!

Нет уж! Больше никаких драк!

— Привет, Леш, — спокойно здороваюсь я, — ты что-то хотел? Я еще занята.

— Я вижу, — тяжело роняет он, осматривая меня внимательно. И бессовестно. Не скрывая своего плотского интереса. Наоборот, настолько ярко его транслируя, что всем вокруг становится очевидно, кто автор моих пятен на шее. — Утешением занята, да?

— Камень… — тут же начинает снова Колесник, по праву лидера команды мужественно принимая удар на себя, — это вообще не то, что…

— Я подумал, ага, — договаривает за него Лешка и начинает идти к сцене. Медленно. Тяжело. Невыносимо довлеюще.

Я спиной чувствую напряжение парней, и еще больше злюсь. Задолбали запугивать моих друзей!

— Я просто разнервничалась, — объясняю я спокойно, — потому что не получалось нормально петь.

— Почему не получалось? — Камень не останавливается и как-то очень быстро оказывается рядом, внизу. А затем… В одно легкое движение, едва касаясь рукой края сцены, прыгает ко мне!

Боже!

Вот чего я только не ожидаю, так этого! Такая машина — и такой стремительный взлет! Он на ринге, наверняка, столько противников своей внезапной прыгучестью в ступор ввел!

Машинально задираю подбородок, когда Лешка шагает ко мне, становится рядом, так близко, что вообще между нами расстояния никакого не остается.

Он мягко ведет пальцами по щеке, как и Колесник недавно, вытирая слезы. Но его касания вообще не ощущаются братскими. Нет, это что-то горячее, жутко порочное и одновременно успокаивающее.

— Почему ты плакала, маленькая? — спрашивает он тихо, а затем наклоняется и, шумно вдохнув воздух у моей шеи, лижет горящую от его внимания кожу жестким языком!

Это до такой степени интимно, по-собственнически, неожиданно, что я, ахнув, лишь запрокидываю голову так, чтоб ему было удобней продолжать делать то, что делает сейчас.

И Камень, оценив приглашение, тут же им вовсю принимается пользоваться.

Обнимает меня, подбрасывая вверх под ягодицы, заставляя обхватить себя ногами, целует в шею, оставляя очередное свидетельство принадлежности.

Моей. Ему. Им обоим.

Я только за шею его обнимаю, закрыв глаза, дышу вкусным запахом, смесью чистой кожи, табака, свежести и мороза. И чувствую, как плохое настроение, апатия, злость на себя, ситуацию и такую ужасную взрослую жизнь, с ее тяготами, отходит на второй план. Чтобы затем и вовсе исчезнуть.

Камень, своими крепкими горячими объятиями словно растворяет это все, забирает себе. Мне настолько хорошо и легко становится, что забываю, где нахожусь, что за нами наблюдают, что у меня репутация и прочее… Плевать на все. Вот правда, плевать.

— Маленькая… — шепчет Камень, — прости… Я уехал… Меня вызвали, я никак не мог отбазариться… Бой же через три дня…

— Ничего, — отвечаю я едва слышно, — меня Лис довез…

Камень чуть замирает при упоминании Игната, но затем снова шумно выдыхает:

— Черт… Нам надо поговорить про это, да, маленькая?

— Определенно, — киваю я, — но не сейчас. У меня репетиция.

— С утешителями? — чуть громче, чем требуется, спрашивает Камень.

— Прекрати, — я отклоняюсь, чтоб заглянуть ему в глаза и сурово шлепаю ладонью по жесткому плечу. Отбиваю себе мягкие ткани, шиплю от боли, и Камень, усмехнувшись, ставит меня на пол и принимается целовать пострадавшее место.

Это так похоже на ту ласку, недавнюю, с которой и началось наше безумие на троих, что я замираю, жадно и внимательно глядя на Камня. По коже пролетают сладкие протуберанцы былого удовольствия, и приходится даже бедра сжать сильнее, потому что там, внизу, все начинает ныть совсем по-другому: тягуче, томно, требовательно.

Что это со мной, а? Это постоянно теперь так будет?

Камень, судя по всему, тоже проведя аналогию с утром, замирает, обжигая меня бешеным взглядом, а затем, выругавшись глухо, отпускает мою ладонь.

Выдыхает, явно собираясь с силами, и поворачивается к парням, ни словом, ни движением не нарушившим эту сцену.

— Короче, Колесник… — обращается он к Сашке, показательно игнорируя остальных ребят, — утешителей своих придержи… А я их… Утешу. Им не понравится.