Ты не для меня

Я не мог не съязвить и, естественно, сообщил Саймону, что моих заслуг тут немного, и всё это старания Ви. А он ненавидит Вивьен, и нет в этом мире ничего лучше, чем смотреть на его кислое лицо. Но Саймон, стиснув челюсти, пропустил мои комментарии мимо ушей, продолжая нахваливать сына перед коллегами.

Но недолго я грелся в лучах фальшивой славы. Недолго смаковал свою находчивость в умении поддеть отца. Каких-то десять долбаных минут – и моя жизнь изменилась кардинально.

Я не верю своим глазам, когда вижу, как бармен тянет Лив на сцену. Не верю, что на её руке браслет с номером участницы. Не верю в то, что это происходит прямо на глазах у Саймона.

И я ничего не могу сделать. Ничего! Застыл, как мраморное изваяние, и лишь таращусь на сцену, куда поднимается Олли.

Крис подаёт ей руку с оторопевшим лицом. Он коротко смотрит на меня, но тут же отворачивается, замечая Саймона рядом.

– А теперь представляю вам новый лот, – глухо говорит Васкес, натягивая на лицо фальшивую маску. – Оливия! – представляет он её, даже не называя фамилии. У друга хватило ума не показывать Саймону, что она сестра Брая. – Ставка тысяча долларов, – торопливо продолжает Крис. – Кто даст две?

Таблички… Чёртовы таблички порхают над головами собравшихся. Но я едва замечаю их: мой испуганный взгляд прикован к Лив. А её, такой же испуганный, устремлён на меня.

Но, черт возьми, она не должна смотреть на меня. Не должна! Иначе… Иначе он всё поймёт.

Саймон закидывает ногу на ногу, наблюдая за Лив исподлобья. Меня начинает трясти.

– Прелестная девушка, – растягивая слова, говорит этот ублюдок своему соседу справа.

Сосед с вожделением скалится в улыбке и поднимает табличку, называя сумму. Оказывается, речь уже идёт о ста тысячах. И мне нужно что-то делать.

Отмираю. Первая мысль – подхватить Лив на руки и просто унести со сцены. Не без труда, но отвергаю эту мысль. Саймон не должен знать о ней, о НАС. Одно дело – явиться на банкет под ручку с красивой девушкой, и совсем другое – бросаться на её защиту. Отец знает, что девчонки для меня лишь развлечение… Он всё поймёт…

Вторая шальная мысль – какого хрена у меня нет таблички? Тоже не то, чёрт! Я не могу участвовать в торгах.

Нахожу глазами Дома, читаю в его взгляде шок, когда он наблюдает за Лив и за тем, что происходит. Крадучись, отступаю от Саймона. Приближаюсь к другу.

– Что делать? – тихо шепчет он, не отводя взгляда от сцены. – Мне вмешаться?

– Да, черт возьми. Сумма не имеет значения, – без раздумий отвечаю ему.

На счету моего трастового фонда миллион долларов, и я готов их использовать, даже если навсегда попаду в рабство Саймона.

Лучше я, чем она.

Дом поднимает руку. Крис замечает его жест.

– Двести тысяч, – говорит Доминик.

Лив на сцене обнимает себя руками, на её лице читается испуг, но когда Дом вступает в торги, она немного расслабляется.

Боже, она совершенно не вписывается в это общество. На фоне остальных девиц – расфуфыренных кукол, вертящих задом на сцене в надежде отхватить себе кусок пожирнее – Олли выглядит более чем целомудренно. Она маленькая, хрупкая, неиспорченная девочка. Моя девочка. Моя, черт возьми! И меня трясет от всех этих масляных взглядов, направленных в её сторону.

– Триста, – говорит Доминик, вновь поднимая руку.

Какой-то подонок из первого ряда продолжает бороться за Олли. Он оборачивается и недовольно взирает на Холта, вновь поднимая сумму теперь уже до трехсот пятидесяти.

– Четыреста, – без раздумий заявляет мой друг, чем привлекает внимание моего отца.

Саймон оборачивается. Его взгляд сначала заостряется на моем друге, но потом всё-таки скользит на меня. Каких-то пару секунд мы смотрим друг другу в глаза, но этого достаточно, чтобы всё понять. Моя расслабленная поза, руки, скрещенные на груди, отрешённое лицо – всё это фальшивка. Саймон читает меня как открытую книгу.

Сглатываю ком в горле, натягивая на губы улыбку. Смотрю на отца вопросительно, словно не понимаю его гляделок. Он тоже улыбается: злобно, хищно, ядовито. Потом отворачивается обратно к сцене. И если его табличка до этого лежала на столике, то сейчас она в его руке.

И этого достаточно для потери контроля, здравого смысла, самообладания и рассудка, черт возьми.

– Пятьсот, – говорит мой отец.

Мразь…

Его лицо я вижу только в профиль, но улыбку маньяка и взгляд маньяка можно прочесть и так.

– Подожди, – Дом хватает меня за плечо, когда я почти срываюсь с места. – Килл, ты спровоцирушь его…

Но здравый смысл потерян. Я отшатываюсь. Подхожу ближе к сцене, поднимаю руку.

– Шестьсот!

Лив округляет глаза, и теперь в её взгляде плещется паника.

– Семьсот, – тут же говорит Саймон. Он уже в открытую надо мной насмехается. Его коллеги тоже смеются. – Что может быть лучше, чем соперничество с собственным сыном? – говорит он добродушно.

Окружающие, похоже, поддерживают шутку.

Конечно, это же просто шутка. Гребаная шутка, слетевшая с уст маньяка. Что может быть смешнее?!

Ненавижу его!

– Миллион, – задыхаясь, шепчу я.

По залу проносится удивлённое «о-о-о».

– Откуда у тебя миллион, сынок? – интересуется Саймон.