Мы едем в центр Бартлетта. Дома здесь стоят вплотную, словно один переходит в другой. Однако с тех пор, как у нас открылся новый торговый центр, сюда уже не имеет смысла приходить. Разве что в пекарню. Только тут делают самые замечательные кексы на всю округу. В этих магазинах торгуют каким-то старьем, вещами двадцатилетней давности в лучшем случае. Тут есть обувной, в котором откровенно несет нафталином, магазин игрушек, кондитерская, забегаловка, торгующая в основном мороженым и еще что-то в этом же роде.
Финч паркуется и объявляет:
– Мы на месте.
Разумеется, все витрины темные, и никого вокруг не видно. Сейчас легко представить себе, что мы с Финчем – единственные люди во всей Вселенной.
– Лучше всего думается по ночам, когда все остальные спят, – говорит он. – Никто тебя не отвлекает, не перебивает. Тихо. Мне нравится ощущать себя бодрствующим, когда все остальные погружены в сон.
Интересно, он вообще когда-нибудь спит?
Я замечаю наше отражение в витрине пекарни. Мы выглядим, как два беспризорника.
– Ну и куда мы направляемся?
– Сейчас увидишь.
Воздух здесь чистый, дышится легко, ощущение свежести, вокруг тишина. Вдали видна освещенная башня Пурина – самое высокое в городе здание. Следующая по высоте – школьная колокольня.
Мы у книжного магазина «Букмаркс». Финч достает из кармана связку ключей и спокойно отпирает дверь.
– Моя мама работает здесь, когда не торгует недвижимостью, – поясняет он.
В магазине темно и очень тесно. С одной стороны стена, оформленная как стенд с журналами, на другой пестреют заполненные книжные полки. Тут стоят четыре стула, небольшой прилавок, где в рабочее время продают сладости и кофе. Сейчас он пустует.
Он наклоняется куда-то за прилавком и открывает невидимый посетителям маленький холодильник. Долго роется в нем, пока не достает две баночки газировки и два кекса. Мы устраиваемся на полу в детской зоне, где имеются мягкие кресла-мешки и старенький потертый синий ковер. Финч зажигает свечу, отыскавшуюся у кассы, и вместе с ней направляется к книжным полкам. Огонек пляшет на его лице, а он методично исследует книги, неторопливо просматривая их и проводя пальцами по цветным корешкам.
– Ты что-то ищешь?
– Да.
Наконец, он опускается на пол рядом со мной, проводит пятерней по своим волосам, отчего его шевелюра становится более растрепанной, пряди волос теперь торчат во все стороны.
– В трейлерах на кукурузном поле этой книжки не было, и тут тоже, кажется, ее нет. – Он демонстрирует мне стопку детских книжек и парочку из них передает в руки. – Но хотя бы вот это я у них нашел.
Он устраивается на ковре, садясь по-турецки, наклоняя над книгами свою косматую голову, и в ту же секунду как будто исчезает из действительности и оказывается в совершенно другом мире.
– Я до сих пор сержусь, потому что из-за тебя заработала испытательный срок.
Я надеюсь на моментальный ответ, жду, что он вот сейчас произнесет что-то или игривое, или уж нечто хлесткое и даже дерзкое, но он даже не смотрит на меня. Он просто берет меня за руку, продолжая читать. В едва уловимых движениях его пальцев я как будто чувствую слова извинения, и от этого у меня перехватывает дух. Я невольно подаюсь чуть вперед и вбок – буквально на несколько сантиметров – и читаю через плечо вместе с ним. Его ладонь такая теплая, что мне не хочется отпускать ее.
Мы едим, используя только одну руку, и читаем книжки одну за другой, потом начинаем читать вслух из доктора Сьюза: «О эти места, что увидите вы!» Мы читаем по очереди – одну строфу Финч, одну я, потом снова Финч, и опять я:
Через какое-то время Финч начинает настоящее представление. Книга при этом ему уже не требуется, он декламирует все по памяти. Я сама перестаю читать, потому что мне куда интереснее наблюдать за ним. Я веселюсь от души, хотя иногда его голос, да и слова становятся достаточно серьезными.
Потом он начинает напевать слова, превращая их в настоящую песню:
Он тянет меня за руку, требуя, чтобы я встала со своего места: