Ты не виноват

Я присоединяюсь к нему, но только не подхожу так близко к краю, как он. Создается впечатление, будто ему все равно, сорвется он отсюда или нет. Я хватаю его за рубашку, как будто это спасло бы его от падения, но он этого не замечает. Я не смотрю вниз, мой взгляд направлен вперед и вверх. Я мысленно перебираю все то, что мне хочется выкрикнуть: «Ненавижу этот город! Ненавижу зиму! Почему ты умерла?!» Эта последняя фраза адресована Элеоноре. Ее прах захоронен в Калифорнии, но я иногда задумываюсь над тем, где же она сейчас на самом деле, если, конечно, такое место вообще существует. И еще мне хочется крикнуть: «Почему ты меня бросила?! Почему ты так со мной поступила?!»

Но вместо этого я просто стою на месте, держась за рубашку Финча. Он смотрит на меня и качает головой, потом начинает снова петь про яркие места и ожидающую гору. На этот раз я подхватываю мелодию. И наши голоса сливаются воедино над спящим городом.

Он отвозит меня домой, и мне хочется, чтобы он поцеловал меня на прощание, но этого не происходит. Вместо этого он бродит по улице, засунув руки в карманы и не сводя с меня глаз.

– Дело в том, Ультрафиолет, – произносит он, – что я твердо уверен в одном: с умением писать и сочинять у тебя все в полном порядке.

Он говорит это так громко, что его слова становятся слышны всей округе.

Финч 22-й день – а я все еще здесь

В ту секунду, как только мы входим в дом отца, я сразу понимаю: что-то случилось. Розмари приветствует нас и приглашает пройти в гостиную. Здесь расположился Джош Раймонд. Он сидит на полу и играет в радиоуправляемый вертолет на батарейках, который летает и невероятно громко при этом жужжит. Кейт, Декка и я смотрим на него, выпучив глаза. И я знаю, что мои сестры сейчас думают о том же, о чем и я: игрушки с батарейками издают слишком много шума. Когда мы росли, нам было не дозволено даже мечтать об игрушках, которые бы разговаривали или летали или вообще издавали какие-либо звуки.

– А где папуля? – интересуется Кейт. Я вижу через открытую заднюю дверь, что гриль закрыт крышкой. – Он ведь вернулся из своей поездки, да?

– Да, он приехал еще в пятницу. Он сейчас в подвале. – Розмари явно нервничает и угощает нас газировкой, вручая нам по баночке, а это еще один верный признак того, что в их семействе происходит что-то неладное.

– Я пойду посмотрю, – заявляю я, обращаясь к Кейт. Если отец проводит время в подвале, значит, как раньше выражалась мать, он в очередной раз «не в настроении». Она говорила мне: «Не обращай внимания на отца, Теодор. Он просто не в настроении. Надо дать ему время, он понемногу успокоится, и все снова будет в порядке».

В подвале, в общем и целом, все нормально. Стены покрашены, на полу ковер, ярко горит свет, на стенах разместились папины хоккейные трофеи и даже его знаменитая форма. Полки уставлены книгами, хотя он никогда ничего не читал. Вдоль одной из стен расположился длинный плоский экран. Отец устроился перед ним, положив свои здоровенные ноги на журнальный столик. Он, судя по всему, смотрит какой-то матч и одновременно яростно орет на телевизор. Лицо у него стало пунцовым, вены на шее вздулись. В одной руке у него бутылка с пивом, в другой он держит пульт.

Я подхожу к нему и встаю так, чтобы он меня заметил. Я сую руки в карманы и демонстративно жду, когда он соизволит поднять на меня взгляд.

– Бог ты мой! – фыркает он. – Что ты тут вынюхиваешь?

– Ничего. Если только ты не оглох от старости, то должен был услышать мои шаги, когда я шел сюда по лестнице. Ужин готов.

– Я позже поднимусь.

Я делаю пару шагов в сторону и загораживаю экран.

– Надо подняться прямо сейчас. Твои дети приехали навестить тебя, если ты еще нас не забыл. Помнишь? Дети от первого брака. Мы здесь, мы хотим есть. И мы проделали сюда отнюдь не ближний путь вовсе не для того, чтобы провести вечер, любуясь на твою новую жену и ребенка.

Я могу сосчитать, сколько раз я разговаривал с отцом подобным образом, и мне вполне хватит пальцев на одной руке. Но, видимо, волшебство Финча-раздолбая начинает действовать, потому что сейчас, например, мне ни капельки не страшно.

Он с такой силой опускает бутылку на журнальный столик, что стекло не выдерживает и разбивается.

– Не смей в моем доме указывать, что я должен делать!

В следующее мгновение он вскакивает со своей лежанки и бросается на меня, хватает за руку и со всего размаха швыряет о стену. Я слышу глухой стук, когда моя голова входит с ней в контакт, и какое-то время у меня перед глазами все начинает кружиться.

Но очень скоро я прихожу в себя и заявляю:

– Должен поблагодарить тебя – ведь только тебе я обязан такой прочной головой.

Он не успевает схватить меня снова, потому что в это время я уже взлетаю вверх по лестнице к сестрам.

Когда отец появляется на кухне, я уже сижу за столом. Вид его идеальной новой семьи, видимо, сразу приводит его в чувство, и отец становится более или менее управляемым.