ногой, я наклонилась вперед и попросила Сэма высадить меня за квартал от
моего дома.
— У того почтового ящика будет отлично.
Вот как я здесь оказалась, в квартале от своего дома, закутываясь в
куртку Ноя. Холодный октябрьский ветер треплет мои волосы, я делаю первый
шаг в сторону места, которое называю своим домом и мои ноги начинают сами
двигаться. Я делаю еще один шаг и еще один. С каждым шагом мое тело
приходит в себя. Я сделала то, что хотела, это была самая прекрасная
фантазия, о которой я могла мечтать, но теперь все закончилось, и
настоящая жизнь начинается снова.
Когда я прохожу уже половину квартала, снимаю куртку, но не могу
заставить себя ее выбросить. Я сворачиваю ее и иду дальше по тротуару. У
меня руки чешутся выбросить. Если меня поймают... начнется настоящий ад,
расплата ждет не только меня, но и Ноя тоже, но мое сердце не позволяет
мне выбросить его куртку. Это единственное, что у меня осталось от него.
Как только я ровняюсь с домом моей лучшей подруги Лины, я
проскальзываю в ее садик перед домом и опускаю куртку в синий контейнер
для переработки отходов, стоящий на углу. Сегодня его должны забрать. Я
знаю, что грузовики приезжают в середине дня. Я либо вернусь через пару
часов и заберу куртку, либо позвоню Лине и попрошу ее забрать и спрятать
для меня, пока не поздно.
Приблизившись к своему дому, я достаю мобильный телефон и звоню
бабушке. Несмотря на то, что всего лишь пять тридцать утра, она отвечает
на первый же звонок, словно не спала. Бабушка просыпается в четыре каждое
утро, чтобы прочитать молитвы. Она молится за душу моего отца.
— Таша, — говорит она.
— Ба, ты можешь мне помочь?
Секунду она молчит. Потом резко выдыхает и говорит:
— Конечно.
Я иду к стене с задней части дома и жду на противоположной стороне
тротуара. Ворота имеют камеры видеонаблюдения, которые работает 24 часа в
сутки, но только на стенах камеры поворачиваются на 180 градусов. Так
что, если вы правильно высчитаете время или будете подальше держаться от
стены, вы никогда не попадете в поле их видимости. Я жду, скрываясь за
вишневым деревом. Через пять минут веревочная лестница появляется на
стене, и я бегу к ней.
У меня меньше чем 45 секунд, прежде чем камера вернется на это же
место. Я бегу через дорогу и поднимаюсь проворно по лестнице. Я занимаюсь
этим с шести лет. Я прыгаю, пружиня на траву, и тяну лестницу за собой.
Вместе с ней я несусь к старому тисовому дереву. Все заняло десять
секунд. Я наклоняюсь к корням дерева и дергаю за спрятанный в траве
металлический крюк. Я дергаю еще раз, но он застрял.
Дерьмо.
Осталось пять секунд.
Я упираюсь ногой и стараюсь его потянуть, но он отрывается, и я
выкидываю его. Прижав веревочную лестницу к груди, я перекатываюсь по
земле, прячась за дерево. Прислоняюсь спиной к нему. Мое сердце так
стучит, адреналин кипит в венах, но я улыбаюсь. Три ротвейлера лижут мне
руки и лицо.
Я сделала это.
Я тихонько разговариваю с ними, поглаживая их мускулистую
натренированную спину и достаю из кармана кардигана маленькие вкусняшки.
— Вперед. Марш отсюда, — говорю я им, и они рысью несутся прочь,
продолжая охранять периметр дома.
Я встаю, выжидая, пока камера не сделает свой поворот, прежде чем
бегом пуститься к дому. Я забрасываю веревочную лестницу в черный
полиэтиленновый мешок и отряхиваюсь. Слава богу, что нет дождя. Хотя я и
поехала к нему в дождь, но катаясь по мокрой земле, я бы была в жутком
виде. С пакетом я спокойно захожу вхожу в дом на кухню.
Здесь никого нет, кроме ба. Она сидит за кухонным столом в толстом
халате, который надевает, когда собирается ложиться в постель. Ее
короткие жесткие с сединой волосы растрепаны, на губах нет помады. На
столе стоит чайник, две чашки с блюдцами. Я подхожу к столу, бросаю пакет
на пол и сажусь перед ней. Молча она наливает чай в чашки.
— У тебя назначена сегодня примерка свадебного платья? — спрашивает
она по-русски. Баба — единственная, кто говорит со мной по-русски.
— Да.
— Во сколько?
Я смотрю на пар, поднимающийся от чая.
— В половине двенадцатого.
Она передвигает сахарницу ко мне.
— Где ты была?
Я поднимаю взгляд к ее глубоким, темным глазам. Они такого же цвета
как у папы, но у него холодные глаза, таящие опасность, у бабушки —
добрые, в них виднеется беспокойство.
— Я была с мужчиной, — тихо признаюсь я.
11.
Таша Эванофф
В ее глазах появляется страх и растерянность. Она кладет дрожащие
руки на столешницу.
Я люблю свою бабушку, и хотя я заранее знаю, что она не одобрит мой
поступок, если честно, я не ожидала, что она так будет реагировать... так
испугается за меня. Я не собиралась причинять никому вреда или неудобств.
Я всего лишь получила то, что хотела лично для себя, и я старалась быть
осторожной, чтобы никто не пострадал и не было никаких последствий. Я
протягиваю к ней руки и накрываю ее.
— Ох, ба, пожалуйста, не расстраивайся и не пугайся, — умоляю я. —
Ничего плохого не случилось и не случиться. Я хотела его очень долгое
время, года и очень бы сожалела потом, если бы у меня не было этой ночи,
но сейчас, она у меня есть, и я могу двигаться дальше. Я оставлю все это