Ты ненадолго уснешь...

    - Куда идем? - Бенедикт размял затекшую шею и поравнялся с компанией, половину которой словно с креста сняли.

    - Традиция такая, после особо трудных дней, мы все идем в бар, - Грейс приглашающе махнула рукой, а Хоуп не выдала ни одного жеста. Ее лицо было сплошной непроницаемой маской, которую когда-то Бенедикт принял за высокомерие.

Вот, значит, какова была природа внешней нелюдимости Гремелки, которая показалась отчуждением и холодностью в тот первый день, когда Бенедикт попал в непонятную для него больничную среду.

На его счастье, до бара идти было всего ничего, но и десяти минут, проведенных в компании, где щебетала только Кристен, вызвали жутко неприятное чувство. Оно не могло перебить льстившего осознания того, что его приняли в некий «закрытый клуб». Бенедикт жадно наблюдал за редким событием, когда разбивалось ошибочное первое мнение о мотивах поведения людей, поражаясь тому, насколько сложными были взаимоотношения в разномастном коллективе детского онкологического отделения.

Свежий, прохладный августовский воздух, выдавил из обессиленного тела Хоуп легкий румянец, ее лицо посвежело и стойка бара радушно приняла на себя скромный вес ее тела. По обыкновению подперев голову рукой, она с потеплевшим взором наблюдала за своими друзьями, которые заметно оживились, когда хозяин бара, лично выставил перед ними увесистые кружки с пивом.

Рядом с Хоуп уселся Тео, с насмешкой поглядывая то на Бенедикта, то на своих друзей, пока не получил увесистую оплеуху от Крис. Девушка задорно подмигнула Купера и кивком головы предложила занять место шутника Робсона. На секунду замешкавшись от неожиданности, Нэд облегченно рассмеялся, понимая, намек на теплые отношения с доктором Ванмеер. А потому, разочаровывать публику не стал.

Завязался непринужденный разговор, нити которого переплетались с редкими вставками реплик хозяина бара — он все сокрушался о той прорве денег, которая у него ушла на починку кровли после урагана.

Однако, за весь вечер непреложным правилом следовал тот факт, чтоза операцию Лулу не было произнесено ни слова. Что творилось в головах этих людей, оставалось для Бенедикта крайне интересной загадкой. Однако, от внимания Купера не укрылась ни мелкая дрожь, которая охватила руки Энди Шуст, ни стеклянных глаз Джерри Томера. Они подстать Хоуп будто языки проглотили и явно были рады очутиться среди легкой бесшабашности злачного заведения.

Ему позволили окунуться в атмосферу параллельной вселенной, которой, по сути, и являлся самобытный, тяжелый уклад больничной жизни. Хотелось как можно дольше оставаться здесь, в третьесортной, уютной забегаловке, где от каждого второго пахло чесноком, а скованные движения новых посетителей с каждой минутой обретали плавность, по мере того, как алкоголь растворял плохие впечатления от минувшего дня.

Дома, Купера ожидали ксерокопии «маккарденовской» медкарты. Он уже знал наверняка, что ничего нового выудить из нее не получится и каким-то чудом придется сохранить самообладание, когда разразится телефон и рыдающий голос матери поведает о свершившемся аресте отца.

Обратив внимание на то, как маска радушия Бенедикта дала трещину, являя на свет мрачные мысли, Хоуп отвлеклась от своего спасительного вакуума,. Все это время, она старалась отбиться от убийственного страха, овладевшим ею во время операции Луизы. Когда у девочки критически упало давление и реаниматологи засуетились, спасая чудом застрявшую в неподвижном тельце жизнь, доктор Ванмеер с пугающей легкость восстановила в памяти невинный, доверчивый взгляд девочки, перед тем, как ее глаза сомкнулись под действием наркоза.

К чему был этот приступ сентиментальности? Рука со скальпелем замерла в глубине спинного мозга, одно резкое движение и ничего поправимого не останется. От того и реаниматологи мешкали, обступив операционный стол, в полной готовности, пока хирург извлекала спасительное и одновременно спасительное лезвие.

Не имея возможности, видеть свое лицо в тот момент, Хоуп внезапно пристально взглянула на Купера.

«На грани помешательства из-за бессилия».

Именно так он выглядел и традиционные посиделки за кружкой пива сейчас были больше, чем просто данью ритуалу сплоченного коллектива. Сострадание ни на секунду не проклюнулось в ее сердце, но разделить горечь рядом сидящего мужчины можно было одним простым движением. Немного фальшивым и неловким.

Правая рука Хоуп незаметно подобралась к предплечью Бенедикта и легко скользнуло, словно назойливым дуновением ветра, по ткани закатанного рукава рубашки. Кожа, покрытая светлыми, густыми волосками, тут же ощетинилась, мгновенно вытягивая за собой неоднозначную реакцию. Голубые глаза впились в чистое лицо Хоуп и тут же потеплели.

Спасибо и на том, что выдернула из нерадостных мыслей, но вот, спустя секунду, она вновь стала недосягаема, а натужная улыбка гнавшая все окружение куда подальше, милосердно хранила печать молчания на губах.