Ты плыви ко мне против течения

– А может, тебе шалаш сделать? Я умею. Никакой дождь не промочит. Еду я буду носить. Корову-то сама дою… Тут ведь хорошо, на земле-то нашей. Ты небось такого поля у себя и не видел никогда?

– Такого и вправду не видел. Красивая поляна.

– Здесь рожь сеяли, а теперь бросили, дальнее поле. Я бы тебя домой взяла. Мама хорошая, она тебя не испугается. Папы нет у нас: на Таймыр деньги уехал заколачивать. Я Женьку боюсь. Он у нас натуралист и живодёр. Бабочку красивую увидит, непременно поймает – и на булавку. А тебя, я боюсь, он в зоопарк сдаст… Ты, наверное, не знаешь, у вас-то, наверное, нет такого. А у нас в городах – зоопарки. Зверей в них показывают. В клетках.

Паня покраснела. Ей стыдно было такое рассказывать, но ведь это правда.

Человек думал о чем-то. Паня встрепенулась:

– Ты не думай! Я не проболтаюсь, даже маме не скажу. Мы с ней как подружки, она мне свое говорит, я ей – свое. Про все говорим. Но про тебя не скажу… Если можно будет, то потом, когда ты крыло подлечишь…

– Я бы остался, – сказал человек, – тут и правда хорошо, на этом поле. Ты бы меня одного не оставила. Но меня искать будут. А это сопряжено со многими неудобствами.

– А-а! – понимающе кивнула Паня. – Если много таких, как ты, прилетит, то, конечно, кто-нибудь еще увидит. А увидят, так и в газету напишут, как Федул-старик, сосед наш. Он обо всем в газету пишет, а уж про такое!.. – Паня встала. – Я тебе березовую палку принесу, а может, и кленовую. У нас тут клен растет. Кленовая будет легче.

– Не надо особенно стараться. Березовую принеси.

Паня бросилась в лес. Она искала палку, чтобы не слишком сухая, не переломилась бы, и чтобы не коротка и не длинна, и чтобы сучок был как ручка.

Палка пришлась впору. Летучий человек оперся и встал. Он был высокий, голубой, и за спиной, до земли, длиннопёрые синие крылья. Только одно стояло, а другое висело. Лицо его исказилось.

– Крыло болит? – испугалась Паня.

– Нога.

– Распухла нога-то. Перевязать бы надо.

– Нечем.

– Я принесу.

И Паня пустилась бегом.

– Подожди! – крикнул летучий человек.

– Я мигом!

Она и вправду обернулась туда-сюда мигом. А на поляне – никого. Может, в траве, в колокольчиках, – они высокие. Паня метнулась по полю – не было летучего человека, а позвать она его не умела.

Легла Паня в траву и заплакала. Долго плакала, так долго, что легко ей стало. Легколегко. И заснула она.

Тепло было, солнце лучами нашло ее и грело, а потом солнцу пришла пора на закат. На закате сон тяжелый. И Паня все мучилась, сама потом не вспомнила отчего, но мучилась. Мама так спит, все отца во сне зовет, раскидывается, одеяло сбрасывает.

Потом холодно стало. Съежилась Паня, маленькая-маленькая. Даже со́ска приснилась. Вкусная старая потерявшаяся соска. Паня, видно, очень рано себя начала помнить, коли соску свою любимую помнила.

Проснулась. Тут ее аж жаром прохватило. Ночь! Вскочила Паня, домой побежала, но у берез остановилась, повернулась к полю и позвала тихонько:

– Эй!..

Не отозвался.

И тут по небу пролетела звезда. Никогда Паня такой звезды не видала. Большая звезда, синяя, горела она, как бенгальский огонь, искры сыпала и не погасла, за лесом скрылась. Долго летела – не одно можно было желание загадать, а Паня не загадывала.

– Полетел-таки! – обрадовалась.

Она думала, что это он, а кто бы мог еще так… Звёзды, если срываются, тотчас и сгорают.