Ты победил

Картина гибели горца была в среднем такой: выставив мечи «лосиным рогом», он приближался к костерукому слева. Но не успевал горец сделать и первого ударного выпада, как костяная пятерня уже вонзалась ему в незащищенную грудь и отскакивала назад, словно бы часть некоего отлично отлаженного и смазанного механизма. Впрочем, костерукие и впрямь были механизмами. Только сработанными из измененного человеческого мяса. И, вгрызаясь своим аррумским мечом в живот очередному «механизму», Эгин подумал, что дорого дал бы за то, чтобы иметь возможность самолично отправить к праотцам безвестного, но чересчур башковитого механика.

А того, кто привел отряд костеруких к жилищу горцев, Эгин с удовольствием отдал бы на корм какому-нибудь из питомцев Серого Холма, до времени припрятанному в подвальчике как раз для такого случая.

В пылу битвы Эгин сам не заметил, как пропал Кух. А когда его отсутствие обнаружилось, у Эгина екнуло сердце, ведь не ровен час… Впрочем, бегло оглядев поле битвы, тела своего раба и, чего уж там, друга, Эгин не обнаружил. К своему величайшему облегчению.

x 6 x

Эгин не знал, да и не мог знать, что пока он месит грязь у Большого Очага и кровавит свой «облачный» клинок, неподалеку, в гнезде Сестры Большой Пчелы, приготовляется священнодействие, руководит которым никто иной как его раб, Кух.

– Барыня, ты должна позвать солнце, – твердо и властно сказал Кух, сверля взглядом Хену, забившуюся под шкуры.

Горцы из личной охраны сестры Большой Пчелы согласно кивали – мол, мы тоже так думаем. Хотя по-варански они не понимали ни звука.

– Но я не умею, еж же ей, не умею, – дрожащим голосом отвечала Хена и глаза ее были величиной с кедровые шишки.

– Ничего уметь не нужно. Сейчас ты выйдешь из-под навеса, найдешь в небе то место, где солнце должно быть в это время, и попросишь его пробиться сквозь тучи.

– Может, нужно просить тучи, чтобы они расступились? – Хена не то чтобы не понимала серьезности сложившегося положения. Просто ей действительно казалось, что раз она теперь царица, так ей виднее.

– Тучи, вода, мрак, лунный свет – они заодно с костерукими. Солнце – против них. Ты должна просить солнце, – убежденно сказал Кух. – И притом немедленно.

– А какими словами просить? – капризно спросила Хена, выбираясь из-под шкур. На ее лице застыло жертвенное выражение – мол, для своих «деток» она готова на все, даже на такую глупость, как разговоры с дневным светилом. И подчиняться Куху тоже готова.

– А какие слова говорить?

– Не важно. Важно, чтобы они были искренними, – отрезал Кух, всем своим видом показывая, что разводить болтовню, когда внизу гибнут женщины, дети и доблестные воины, он не намерен. Но Хена, похоже, поняла Куха не вполне.

– А почему я? Может быть, ты попросишь? У тебя так хорошо получалось. А, Кух? – сладким голосом спросила Хена.

Но Кух не успел ответить, так как вместо ответа крыша гнезда Сестры Большой Пчелы разорвалась и внутрь, прямо на ложе Хены, словно бы загулявшая сколопендра, свалился костерукий. Собственной персоной. Причем это был не кто-нибудь, а переделанный Гнук. Кух, разумеется, сразу узнал его по стати и телесной мощи бывшего гребца. И по лицу, по-прежнему искаженному предсмертной мукой. Но что толку? Его что, пожалеть теперь? Ну уж нет. Сразу два меча выпорхнули из-за пояса Куха и, не успели горцы-телохранители извлечь свои клинки, а Хена как следует перепугаться, как Кух вонзил один клинок в шею нежити, а вторым проткнул грудь. Еще секунда – и оба меча были извлечены снова. Первый отсек голову, а второй отвердевшую, чешуйчатую руку.

– Ну ты прям как молния, сынок, – пробасила впечатленная стремительностью явленной расправы Хена и легкомысленно поддала голову костерукого босой ногой. Голову, которая когда-то украшала статную фигуру Гнука.

– Делай что я сказал, – отрезал Кух и бросился к веревочной лестнице, у нижнего конца которой продолжалось кровопролитие, в котором бессилен и закон чести, и закон боя, и закон людской. В силе лишь закон звериный.

x 7 x

Появлению Куха Эгин был несказанно рад. Ведь те горцы, что сражались поначалу плечом к плечу с ним, были либо перебиты, либо разбежались. Не то просто струсив, не то трезво оценив свои шансы на победу. Кто-то из них подумал, что лучше защищать родное гнездо, чем Большой Очаг. А кто-то решил, что лучше бежать, не разбирая дороги, в надежде спастись. Так или иначе, когда взмыленный Кух, мокрый, грязный, но зато целый и невредимый, появился с двумя клинками наголо, Эгин был в окружении трех костеруких, судя по всему имевших самые однозначные намерения. Но даже среди этого жуткого бардака Эгин нашел в себе силы поприветствовать Куха бодрым криком.

– Где ж ты шатался, а? – гаркнул Эгин, приседая на корточки.

Костяная рука нежити просвистела на уровне его груди. Точнее – там, где была его грудь мгновение назад. Не дожидаясь объяснений раба, Эгин вышел из полуприседа в ударе – меч вонзился в живот костерукого. Это не убьет его, но на время обездвижит и собьет с толку.