Ты под моей кожей (СИ)

— Не все это понимают, — Лера грустно улыбнулась. — У меня и так с подругами всегда туго было, но после того, как я забеременела, исчезли те, с кем можно было раньше погулять. Пройтись по магазинам, сходить в кино или посидеть в кафе. Меня начали интересовать пеленки, памперсы и детские смеси, а моих подруг… В девятнадцать лет больше интересуют клубы, мальчики и социальные сети. Вся моя галерея заполнена фотографиями дочки, а их фотографиями с тусовок. И, как понимаешь, единственная тема, на которую я хотела и хочу разговаривать, это моя дочь. О том, как она растёт, какой звук сегодня издала, как улыбнулась. Постепенно все мои "подружки" окончательно отдалились от меня. А сейчас… сейчас я не хочу с ними общаться. Понимаю, что мы абсолютно разные. Я домашняя девочка, которая силой себя заставляла выходить из дома и ходить на вечеринки с однокурсниками, чтобы не выделяться из общей толпы.

— Почему ты не хотела выделяться из толпы? — тихо спросила я.

— Потому что с первого класса в школе я столкнулась с буллингом. Меня отдали слишком рано в школу. Я была самой младшей и самой щуплой в своём классе. Я и сейчас не слишком массивная, как видишь. А всё детство я была ужасно худой. В пять лет мне давали три.

Выходец из Бухенвальда. Так меня назвал врач, когда осматривал меня в больнице. Мама всегда одевала меня в платья, сарафаны и юбки, чтобы хоть как-то скрыть мою худобу. Длинные юбчонки скрывали ножки-спички. И это стало поводом для насмешек. Что я не могу выбрать себе одежду сама. Что меня одевает мама.

Я до сих пор помню чёрные сандалии, которые папа мне привёз из Питера. Он ездил в командировку и купил мне там подарок. Качественная обувь для любимой дочки. Только ножка была слишком худенькая у меня, поэтому босоножки выглядели массивными. Мама говорила, что стоит немного подрасти, а потом уже носить. Но я, как любой маленький ребёнок, хотела поскорее похвастаться своей обновкой. Похвасталась… Надо мной смеялись всем классом. Говорили, что обувь это мальчиковая. Что я за братом донашиваю. Домой я вернулась босая. Мои сандалии я спрятала в рюкзак, не желая позориться. Думала, что лучше уж босиком домой прийти, чем все будут смотреть на мою уродливую обувь и тыкать в меня пальцем. Родителям ничего не сказала. Просто поставила перед фактом, что носить обувь не буду. Папе было обидно, но он не подал виду. Это я сейчас выросла, понимаю его.

— Почему ты родителям не говорила? Почему в другую школу не перешла?

— Я думала, что девочки, которые надо мной смеялись, мои подружки. Я думала, что они самые классные в классе. Я проглатывала молча все их шутки. Знала, что нельзя говорить родителям обо всех обидных словах, потому что они не разрешат мне с ними общаться. А ведь они приходили часто к нам в гости, и мама их кормила. А потом в шестом классе меня впервые побили.

— За что? — я прикусила губу, пытаясь не расплакаться.

— Потому что я призналась своей подруге, что мне нравится один мальчик, который был на год старше и который на тот момент встречался со звездой нашего класса. Та, посчитала, что я хочу отбить у неё парня. И после школы, та самая подруга, позвала меня гулять на заброшенную стройку. Меня били вчетвером.

— Родители заметили? — сиплым голосом спросила я.

Даже живя в детском доме, я не встречала таких зверств.

— Нет, — Лера улыбнулась. — Я была искусной лгуньей. Мама тогда родила Машку и только мимолетно интересовалась моей учёбой. Мной занимался Мишка. Но он тоже тогда начал работать. И работал сутки напролёт. Я не могу сказать, что мои родители в чем-то виноваты. Нет. Ни в коем случае. Я по-прежнему считаю, что они лучшие родители, которые могли мне достаться. И благодарю судьбу за то, что попала именно к ним. За чудесную и крепкую семью. Но иногда родители просто слепы и глухи. Увы. И сейчас, когда я стала мамой, некоторые обиды на родителей ушли. Я просто попытаюсь быть внимательнее к своей доченьке, когда она будет учиться в школе. Разговаривать с неё.

— И чем же это закончилось всё? Тебя обижали до конца школы?