Граф повернулся. Он пошел к деревянным дверям медленно, задумчиво, осознавая неизбежность происходящего. Он остановился в шаге от нее и замер. Он смотрел на дверь так, словно видел того, кто за ней, будто дерево было прозрачным или вовсе не существовало, а он пытался заглянуть в глаза, того, кто был за ней, пытался прочитать в них что-то. Он поднял руку и медленно, нерешительно, словно боясь обжечься о деревянное полотно, прикоснулся к двери. В первую секунду у меня мелькнула совершенно сумасшедшая мысль - я была уверена, что сейчас Граф откроет эту чертову дверь, и огромный зверь войдет. Именно войдет, а не ворвется, медленно и вальяжно, как к себе домой, водя носом по сторонам и медленно покачивая боками. Но в следующее мгновенье эта мысль вылетела у меня из головы, потому что увидела то, что удивило меня сильнее всего за всю эту ночь. Его рука дрожала. Я глазам своим не поверила. Подалась вперед, чтобы разглядеть поближе, убедиться, что мне не показалось. Нет, не показалось. Рука ходила ходуном, и даже с такого большого расстояния я прекрасно видела, как крупная дрожь сотрясает все его тело. Боже мой, да он же боится!
Я стояла и смотрела, как мужчина, еще минуту назад являвший собой образец мужества, самообладания и, просто нечеловеческой храбрости, стоял, прислушиваясь к тишине за дверью. Он не хуже меня знал, кто там, и... боялся его. Граф прислонился лбом к двери, и я услышала, как он тихо шепчет что-то. Я не разбирала слов, но интонация... Он обращался к чудовищу за дверью, и то, как он говорил, напоминало просьбу. Нет, скорее мольбу, молитву. Он уговаривал, умолял чудовище. Говорил он быстро и горячо. Шепот его лился нескончаемым потоком, словно слова, так долго копившиеся в нем, прорвали дамбу, и теперь хлынули, заливая огромный холл, неся с собой отчаянье. Граф все говорил и говорил, но вдруг оглушительный рык взорвался по ту сторону. Граф отпрянул от дверей. Я чуть не завизжала, с трудом сдерживая себя. Замок тряхнуло, да так сильно, что застонал камень в стенах. А в следующую секунду ледяной ужас пронзил меня до костей. Из-за двери послышался смех. Низкий, приглушенный, сдавленный, он лишь отдаленно напоминал человеческий, но все же это был смех. Чудовище смеялось, насколько это вообще позволяла звериная пасть, и в смехе этом было столько злорадного восторга, что я окончательно перестала понимать, что же за создание стояло по ту сторону. Слишком уж по-человечески оно ликовало. И смех этот хлыстом больно ударил по самолюбию Графа.
Гнев, вспыхнувший, в нем в одно мгновенье разогнул его спину и расправил плечи. В одну секунду он стал выше на голову. Граф поднял голову. Я не видела, каким решительным стало его лицо, как ледяной огонь вспыхнул в его глазах, а губы стали тонкими и бескровными. Он произнес короткое заклинание на непонятном мне языке, и внезапно я почувствовала, как меня сшибает с ног потоком сильного воздуха, и я едва успеваю обхватить руками колонну, стоящую рядом. Словно огромная, сильная ударная волна разлетелась от Графа в разные стороны, с легкостью проходя сквозь стены и дверь. Снова затрясло, залихорадило замок. Фос больше не смеялся.