- Как зачем? Мы будет танцевать под нее! - глаза Ирмы так вспыхнули. Я вздохнула, закрыла глаза, и попыталась представить себе что-то из классики. Но тут человек в маске сказал.
- Простите, мадам, нужна именно любимая песня, а не та, которую Вы считаете правильной.
И то ли оттого , что голос его был тихим и вкрадчивым, то ли он применил какое-то заклинание, то ли просто сработал рефлекс на слово «любимая», но нужная песня в ту же секунду вспыхнула в моей памяти и, открыв глаза, я увидела, как догорает хрустальный тетраэдр, а затем прячется где-то в темноте.
- Благодарю.
Перед тем, как руки человека в маске снова вернулись к свечам, он галантно приоткрыл для нас тяжелую портьеру, пропуская нас в столовую, ставшую на сегодня бальным залом.
И без того огромная, она превратилась в необъятную из-за царившего в ней мрака, оттенка чуть светлее ночи, скрывающего все вокруг. В воздухе витает аромат летней ночи, свежей и пьянящей. Я подняла голову и увидела россыпь крошечных звездочек, летающих по всему залу. Свет от них рассеивался, и было похоже, что миллиарды маленьких дисковых шариков летают то высоко, то опускаясь почти к самому полу, то снова взлетая наверх, неся с собой брызги света. Один из них подлетел совсем близко. Я протянула навстречу руку, и он приземлился мне на указательный палец. Искрясь и переливаясь, он посидел на пальце пару секунд, а затем медленно взлетел, уносясь куда-то в темноту несуществующего потолка. Смутно угадывались очертания людей, находящихся в зале. Я разглядывала их силуэты, но невозможно было сказать, сколько их, и лишь гомон множества голосов говорил сам за себя. Сотни две, может три, и все они скользили в темноте, разговаривая и смеясь. Кто-то узнавал кого-то, и тогда доносились приветствия, искренняя радость и неподдельный смех. Живая, дышащая, полная предвкушения толпа волновалась, словно море перед бурей. И наконец, раздался первый раскат грома, как первая весточка начинающегося шторма.
- Дамы и Господа! - голос Графа, низкий, бархатный, прогремел в кромешной тьме, прокатившись эхом по всему залу. Воцарилась полнейшая тишина, и где-то совсем рядом со мной чей-то взволнованный женский голос тихо взвизгнул, не в силах сдержать эмоций. - Да начнется бал! - а в следующее мгновенье миллиарды светлячков устремились к стенам и, осев на них причудливым узором, вспыхнули, словно искры, освещая собой все вокруг. Зал возник словно из ниоткуда, приобретая очертания, украшенный, и оттого почти неузнаваемый, полностью заполненный людьми. Высоко под потолком вспыхнул каскад фейерверков, и толпа взревела от восторга, заполняя криком весь зал. Граф сидел на одном из искусственных карнизов высоко под потолком и приветственно махал рукой, вызывая взрыв аплодисментов и восторженных приветствий.
- Волшебник. - сказал Ирма, хитро прищурившись, глядя на то, как Граф планирует вниз, прямо по воздуху.
- Позер. - ответила я.
Удивительно, но сам он был одет более, чем скромно. Его комплект - темно-синие брюки и такого же цвета шелковая рубашка, удивительно элегантная в своей простоте, шикарно сидел, подчеркивая мужественность и стройность его фигуры, и выгодно выделял его на фоне пестрой толпы. И, конечно же, цвет - глубокий, насыщенный - он зажег его глаза, и они, и без того синие, словно океан, вспыхнули, переливаясь, словно два подсвеченных изнутри сапфира , искрясь, словно звезды. Он улыбался и, похоже, был в том же восторге, что и все присутствующие. Никакой ложной скромности и напыщенности, только счастливая улыбка, и горящие глаза.
Я оглядела зал и поняла, что мои предположения о двух сотнях были, по меньшей мере, смешны. В стенах огромного зала свободно, не стесняя друг друга, но при этом не оставив ни одного свободного места, было не меньше тысячи человек. Мужчины, женщины, дамы и господа весьма почтенного возраста, и совсем еще юные девчонки, которым только вчера перевалило за пятнадцать, молодые девушки и парни в самом расцвете лет - все они были прекрасны и счастливы. В воздухе чувствовалась теплая атмосфера встречи очень старых, хорошо знающих друг друга друзей. Очень большой компании друзей.
Граф приземлился, и толпа расступилась, окружая его вокруг так, чтобы всем, кто желал видеть его, хватило места. И тут я заметила в его руках тот самый хрустальный тетраэдр, в котором, хранилась музыка, в том числе и моя, и мои щеки густо залились краской. Не знаю почему, ведь каждый из присутствующих внес свою лепту, но именно я чувствовала себя раздетой. Там была добрая тысяча различных музыкальных произведений, примерно четыре тысячи минут и более шестидесяти часов, совершенно разнообразной, не похожей одна на другую, музыки. Ее хватило бы дня на три с учетом хотя бы небольших перерывов на сон, и совершенно не факт, что моя песня прозвучит сегодня, но от одной этой мысли мне становилось не по себе.