Ты поймешь, когда повзрослеешь

Была уже полночь, когда сестра ушла. На прощание она обняла меня и сказала, что больше не сердится. Потом спустилась по лестнице и вышла во двор. А я видела ее семилетней, с конским хвостом, болтающимся на ветру, и беззубым ртом. Моя маленькая сестричка.

Отец умер 8 августа. Восьмого числа восьмого месяца. Двойная бесконечность. Думаю, что там, где он сейчас находится, он гордится двумя своими бесконечностями.

67

На физиономии Леона написано, что у него плохое настроение. То есть все как обычно. Губы сжаты в одну линию, брови нахмурены, взгляд упирается в пол. Анн-Мари спрашивает, соответствуют ли действительности обвинения его сына.

– Ну, папа, – умоляет последний, – тебе нечего бояться, повтори то, что ты мне говорил.

Леон качает головой и смотрит на меня зверем. Еще чуть-чуть, и он начнет изрыгать пламя.

– Я все выдумал, – признается он в конце концов.

– Что? – воскликнул его сын. – Но ведь на тебя оказывали давление, разве не так?

Леон посмотрел на него с наивным видом.

– Видно, ты действительно туго соображаешь. Ты, что же, решил, что здесь мафия?

Его сын пришел в неистовство и от возбуждения все время дергал головой, как маленькая собачка, которую устанавливают на задней полке машины. Я даже боялась, как бы у него не разошлись швы на лице.

– Но почему вы так поступаете? – спросила Анн-Мари.

– Почему, почему? Неужели всему нужно находить объяснение? Мне просто скучно, вот и все. Теперь я могу вернуться к себе?

– Можете, – тоном, не допускающим возражения, ответила директриса. – Надеюсь, вы найдете себе более достойное занятие, в будущем мы не потерпим подобных обвинений.

Леон вышел из кабинета с каменным лицом. Я внутренне смеялась, вспомнив о том, какое у него было выражение, когда я ему объявила, что все знаю. Это произошло три дня назад.

Когда я постучала в дверь, он встретил меня с преувеличенной любезностью:

– Что еще вам от меня нужно? Я думал, вы поняли, что я не нуждаюсь в ваших слезливых сеансах.

Я бросила в его сторону насмешливый взгляд.

– Согласна, вы нет. Но, может быть, Маттео желает исповедаться?

Признание мгновенно отразилось у него на лице. Он покраснел как рак, и мне показалось, что сейчас пар повалит у него из ушей. Это длилось недолго, он быстро оправился и опять натянул на себя презрительную маску.

– Не знаю никакого Маттео. Оставьте меня в покое, – накинулся он на меня, пытаясь захлопнуть дверь перед моим носом.

Но не тут-то было. Просунув ногу в дверной проем, я ворвалась в его студию. Меня удивило, что он не оказал сопротивления и позволил мне сесть. Я чувствовала себя не в своей тарелке. Я всегда так себя чувствую, когда выступаю в роли обвинителя. Мне не доставляет удовольствия причинять страдания людям, какими бы неприятными они ни были, и меня не воодушевляла перспектива разоблачить Леона. Но выбора не было: если я хочу заставить его прекратить шантаж, он должен принять мои правила игры.

Пьер оказался фантастическим детективом. Когда я попросила его, по мере возможности, отыскать какие-нибудь факты и материалы, проливающие свет на жизнь Леона, он вспомнил, в какое смущение и растерянность пришел тот, когда Пьер случайно застал его за планшетом. Пьер ничего не понимает в современных технологиях, но он догадался, что если и существуют какие-то досье, они должны находиться в компьютере. И тогда он воспользовался визитом Леона к педикюрше – это единственное место, куда он отправляется без планшета – чтобы войти в его студию (по причинам безопасности двери никогда не запираются на ключ). Пьер включил планшет, кликнул мышкой на первые попавшиеся иконки и сфотографировал то, что увидел. Результат превзошел все ожидания.

– Леон, я вам не враг и не хочу им быть. Но вы не оставляете мне выбора. Мне не хотелось бы причинять вам страдания, но мы должны вместе найти решение. Вы понимаете, что я все знаю о Маттео. Обещаю, я никому об этом не скажу, и впредь мы больше не упомянем о нем. Вы согласны?

На его бесстрастном лице не отразилось ни одной эмоции. Потом он сел в свое массажное кресло и задумался, разрабатывая план нашей беседы.

– Советую не обольщаться тем, что вы одержали верх, маленькая интриганка. Если я решил не распространяться о плохом обращении, которому я регулярно здесь подвергаюсь, то лишь потому, что не желаю тратить на это время. Ваш шантаж не окажет на меня никакого давления, мне не в чем себя упрекнуть.

Леон остается верен себе.

– Действительно, вы не делаете ничего противозаконного, – согласилась я. – Но я уверена, вы не хотели бы, чтобы все были в курсе ваших дел. Ведь это называется узурпацией, вам известно?

Он скривил губы в презрительной ухмылке.