Прошли обещанные двадцать минут — света не было. Дисциплинированное поведение зрителей я запомнил на всю жизнь. Никто не ушел со своего моста, не покинул цирка. Да я бы и сам не ушел! Всех интересовал финал представления в темноте. Тишина безукоризненная. Слышно только, как чиркают спички и видны мигающие огоньки. Я понимал, что интерес зрителей законный. Это любопытнее, чем обычная цирковая программа.
В те годы я курил, и мне передавали одну за другой зажженные папиросы, они у меня просто таяли. Это успокаивало нервы. А спокойные нервы мне были нужны сейчас больше всего.
Наконец, через сорок пять минут зажегся долгожданный свет. Директор цирка вскочил на барьер и объявил:
— Граждане! На электростанции авария. Свет включили на несколько минут, чтобы выпустить зверей из клетки и вас из цирка.
Зал мгновенно опустел. Зрители волновались не меньше меня и понимали серьезность положения.
В зале и на манеже пусто, звери давно рассажены по своим клеткам, а свет и не думает гаснуть. Директор признался:
— Я подумал, что вы, Александр Николаевич, после такого напряжения не смогли бы довести выступление до конца. Хватит с вас, что все обошлось благополучно. А зрители на нас не обидятся. Посмотреть вашу работу они обязательно придут еще раз, я в этом уверен. И другим расскажут. Разговоры об этом событии — лучшая реклама для аттракциона.
Хороший администратор из всего извлечет пользу для дела. «Так и надо», — подумал я. А ему сказал:
— Вы правы. Я чувствую себя совсем разбитым. Эти сорок пять минут были ужасны.
Администратор оказался провидцем. На следующие представления публика повалила, что называется, валом, и мои первые гастроли прошли с огромным успехом.
Но этот случай убедил меня, что дикие звери всегда остаются дикими зверями, они воспользуются любым случаем, чтобы разделаться с укротителем, который им не прерывно досаждает. Случай этот был для них ох какой подходящий, но и я тоже не лыком шит, знаю, с кем имею дело.
С тех пор я всегда сам заботился о втором источнике света. Как ни велик и полезен был мой новый опыт, повторять его я не хотел, слишком дорого он мне обошелся.
Таким необычным было начало моей работы с леопардами. Тогда, конечно, я перетерпел многое, но теперь, вспоминая этот случай, я, может быть, даже немного рад этому — без подобных приключений жизнь была бы менее интересна и захватывающа.
IV. Беглецы
Итак, началась моя новая жизнь — жизнь укротителя.
Вначале по неискушенности я думал, что она будет похожа на обычную цирковую жизнь — репетиции и представления, представления и репетиции. На репетициях будем шлифовать и закреплять трюки, пробовать новое, а на представлениях — демонстрировать свои достижения, доставлять удовольствие зрителям и себе.
Но очень скоро я убедился, что жизнь с леопардами не может течь спокойно, размеренно и упорядочено. Эти красивые, изящные звери — сплошное беспокойство.
Кажется, все сделал, как надо, все проверил, все предусмотрел, ко всему отнесся внимательно и неторопливо. И можно думать, что все будет в порядке. Но ручаться-то, что на сегодня предусмотрены все неожиданности, нельзя. Леопарды — народ хитрый, и никогда не знаешь, что ждет тебя через минуту.
Иногда мне начинало казаться, что на репетициях и представлениях я испытываю и дрессирую зверей, а все остальное время они испытывают меня. Дело в том, что мои леопарды начали убегать из клеток.
В первые годы работы дрессировщиком я был еще хозяином неопытным и допускал промахи, не научился сразу схватывать и запоминать тысячи мелочей. С каждым днем я все больше убеждался, что укротитель должен быть на все руки мастер — и швец, и жнец, и на дуде игрец, и администратор, и инженер, и ветеринар, и педагог, и музыкант, и режиссер. А подчас просто нянька. Да и ассистенты мои то и дело допускали оплошности. А леопарды не оставляли без внимания ни одной нашей ошибки.
Малейшая оплошность — и они на воле. А каждый такой случай чрезвычайно опасен. Ведь кругом люди. Даже если зверь и не убьет, не порвет никого, только напугает — это может травмировать на всю жизнь. И все же в первые годы таких случаев у меня было много. Я старался всячески предупреждать их. Сами по себе эти случаи для меня были хорошей школой. Я открывал в зверях такое, что ни когда бы не заметил на репетициях. Ведь леопарды оказывались на свободе, и мы были почти в одинаковых условиях. А когда они в клетках, мы не на равных — у меня все преимущества. Я знаю, чего хочу, а они не понимают смысла своих действий. На свободе же они знают, чего хотят, отстоять свою свободу. В клетке, до какой-то степени они чувствуют игру. На свободе — отношения всерьез. И нам приходилось «выкладываться» до конца; им проявлять все тонкости звериного инстинкта, а мне — человеческого разума.
Случаи побегов действительно многому меня научили, но, кроме того, они интересны сами по себе, поэтому я хочу рассказать о наиболее значительных.