Ты помнишь, товарищ… Воспоминания о Михаиле Светлове

– Но это так же трудно, как ответить на вопрос, как Гомер написал «Илиаду». Нет, я не сравниваю себя с Гомером. Просто «Гренада» – такая же древность. Ну ладно. Попробую, все равно от вас не отделаешься. Могу сказать только одно: в отличие от Гомера, я считал себя пролетарским поэтом, хотя официально таковым не числился. Существовало в двадцатые годы такое звание. Между прочим, я был абсолютно пролетарским поэтом. В прямом смысле этого слова. Не имел ни гроша в кармане. Чтобы поправить свои дела, я сел за письменный стол. Натощак. Получилась «Гренада». Стихи отнес в «Комсомолку». Почему именно туда? Там редактировал «Литературную страницу» мой друг Иосиф Уткин. Устраивает вас такой ответ?

Ответ явно шутливый, но ребятам он нравится.

Следующий вопрос:

– А правда ли, что вы были в Испании во время гражданской войны и читали «Гренаду» бойцам интернациональных бригад?

– Нет, это выдумка. Но «Гренада» была переведена на испанский, и ее читали в республиканских частях. Я видел номер мадридской газеты, где было сказано, что эти стихи написал участник гражданской войны, донской казак Михаил Светлов. Очевидно, меня спутали с Шолоховым.

Третий вопрос:

– Как вы относитесь к Евтушенко?

– Я желаю ему счастья. Он очень талантлив. У него чрезвычайно развито чувство времени. Правда, иногда он рифмует «кооператив» с «коровой». Но это не от слабости. От оригинальничанья. Рифмовать он умеет, дай бог!

– Вы против корневой рифмы? – Долговязый малый, задавший вопрос, настроился запальчиво.

– Нет, отчего же? – улыбнулся Светлов.- Кроме того, против я или за, не имеет значения. Корневую рифму придумали не в Литературном институте. Ее изобрел народ. А вообще, хотите, я скажу всю правду? Не в рифме дело. Важно, чтобы, прочитав стихотворение, вы стали чище, выше, лучше. А какая там рифма – точная, глагольная, ассонансная, корневая,- ей-богу, дело десятое!

– Что вы советуете начинающим поэтам?

– Не советую долго засиживаться в мальчиках. Мое поколение взрослело быстро. Этого желаю и вам. Но все же не надо и в старички записываться раньше срока. Образно говоря, вы еще только принимаетесь за первое блюдо. А я уже доедаю третье. И, знаете, компот не самое вкусное в этом обеде. Ну вот, по-моему, я честно ответил на пять вопросов.

– Михаил Аркадьевич, простите, ради бога, еще одну минуточку! Самое последнее! Скажите: в какой семье вы родились и воспитывались? Во всех ваших автобиографиях вы пишете об этом вскользь и шутливо…- снова прорвалась вперед все та же девочка-очкарик, задавшая самый первый вопрос.

– Эту серьезную женщину заинтересовало мое социальное происхождение.- Светлов пожал плечами.- Вопрос, достойный отдела кадров. Ну хорошо, сверх программы я удовлетворяю ваше любопытство. Отвечаю всерьез. Мой отец был крепостным у Шолом-Алейхема.

Взрывом хохота закончилась эта маленькая встреча с неистовыми почитателями.

Светлов вздохнул.

– Как видите, иду к своим коллегам писателям с опозданием и в небритом виде. Я все свалю на вас. А что мне еще остается делать?

Поездка подошла к концу.

Но мне не хочется расставаться с Белоруссией и Светловым. Тем более что под занавес я приберег примечательные подробности, относящиеся к самому необычайному из тамошних выступлений Михаила Аркадьевича- встрече с читателями в районном центре Глубокое.

КАК В ДЕВЯТНАДЦАТОМ

В Глубокое мы приехали под вечер. Городок был уютный, ухоженный, с опрятными, тихими улицами. Здешнее озеро тоже называлось Глубокое, и с ним была связана какая-то легенда, восходящая к эпохе императрицы Екатерины.

Но осматривать город и слушать краеведческие предания времени, увы, не было. Мы почти сразу же по приезде отправились в местный клуб. Нам предстояло, если не ошибаюсь, уже третье выступление за день.

…Скромный зал клуба был празднично украшен, увешан приветственными транспарантами, битком набит слушателями, которые тоже принарядились для такого случая. Люди приехали даже из окрестных колхозов.

Светлов выглядел усталым. Он попросил Бровку:

– Петрусь! Снизойди к моей старости. Я просто посижу в президиуме. Мне трудно сегодня читать.

– Ну как же так! Приехал Светлов – и вдруг не выступит…

– Поверь, пороху нет,- вздохнул Михаил Аркадьевич.

– Ну, дорогой,- развел руками Бровка,- если ты плохо себя чувствуешь, о чем разговор? Передохни. Жаль, но что поделаешь. Объясним, поймут. Белорусы – люди чуткие.

Но вот вечер начался. Даже в очень подготовленной аудитории порой не сразу удается наладить контакт с залом. А здесь, в районном клубе, где, казалось бы, собралась публика не слишком искушенная, с первых же минут стало ясно: встреча удалась. Каждое слово, будь то стихи или проза, воспринималось так благодарно, с такой ответной настроенностью, что забывалась усталость, не замечалась духота, постепенно накапливавшаяся в зале.

И Светлов решил выступить.

Он вышел на трибуну, надел очки, раскрыл книжку.

В это время крохотная девчушка, лет двух, соскользнув с колен матери, покачиваясь, пошла через проход к сцене.

– Это что за старая большевичка тут ходит? – добродушно спросил Светлов.