Ты самая любимая (сборник)

— Междугородняя, — откликнулась трубка, — тридцать первый.

— Здравствуйте. Примите заказ. Салехард, больница имени Губкина, доктора Гинзбурга. Тридцать за справку, тридцать за вызываемое лицо. Мой телефон 205-17-12, фамилия Бережковский.

— Приняла. Ждите.

Гудки отбоя. Бережковский включил компьютер, собрался работать. Но снова — телефонный звонок, и он тут же снял трубку:

— Алло!

— Андрей Петрович, это Кароян…

— Стоп! — перебил Бережковский. — Я тебя убил.

— В каком смысле? — оторопел Кароян.

— В прямом. Я написал Бисмарку ретроспекции в молодость. Он в молодости был жуткий бабник, выиграл двадцать восемь дуэлей. Я написал его дуэль с маркизом Карояном. И Бисмарк убил Карояна. Наповал. Так что ты уже труп, больше не звони.

— Я хотел сказать: мы сняли сцену в гроте. Классно получилось.

— А, ну тогда живи!

Тут вклинилась телефонистка, перебила:

— Междугородняя! Салехард заказывали?

— Да, — сказал Бережковский.

— Положьте трубку!

— Положил… — усмехнулся Бережковский.

И тут же новый звонок, телефонистка сообщила:

— Салехард на линии. Гинзбург на операции. С дежурным врачом будете говорить?

— Буду, — сказал Бережковский.

— Говорите.

Бережковский взглянул на часы:

— Алло!

Трубка отозвалась сухим женским голосом:

— Слушаю.

— Здравствуйте. Вы дежурный доктор?

— Да.

— Я звоню из Москвы, моя фамилия Бережковский Андрей Петрович. Я по поводу Елены Зотовой…

— Зотова оперируется, — перебил голос.

— Я понимаю. Я хотел спросить: как идет операция?

— Операция идет нормально.

— Но она идет уже пятый час…

— Да, пятый. Это вам не книжки писать. У вас все?

— Все, спасибо. — Он положил трубку. — Вот сука!

Встал и медленно вышел на веранду.

Над Москвой шел дождь.

Андрей Петрович стоял на веранде, смотрел в дождливое небо.

Затем вернулся к компьютеру и принялся за работу.

Из марева летнего дождя соткался зимний день, рождественская метель…

«Москва, вечер, рождественская метель, — писал Бережковский. — Привлекательная женщина лет сорока сидит перед телевизором, вяжет и смотрит «Новогодний огонек».

Звонок.

Женщина в недоумении встает, открывает дверь.

Входит разносчик пиццы. Он в костюме Деда Мороза. В руках елка, пицца в теплой упаковке, бутылка шампанского, через плечо — гитара.

Крупный план: женщина смотрит изумленно.

— Что вам угодно?

Разносчик пиццы:

— Я вам доставил новогодний подарок.

Входит, устанавливает елку, ставит на стол пиццу и шампанское. Снимает шубу, отклеивает усы и бороду, садится за стол, открывает шампанское.

Женщина в крайнем изумлении:

— Молодой человек, что это значит?

Разносчик показывает на настенные часы:

— Уже без трех двенадцать. Я хочу поздравить вас с Новым годом.

Разносчик разливает шампанское по бокалам. Встает, произносит тост:

— Я хочу пожелать вам вечной молодости и счастья!

Женщина растерянно отвечает:

— Спасибо…

Часы бьют двенадцать.

Разносчик и женщина чокаются, выпивают. Женщина говорит:

— Большое спасибо. А теперь вам пора уйти.

Разносчик:

— Никак нет. Я хочу пригласить вас на танец.

Разносчик церемонно кивает головой и щелкает каблуками.

Женщина отрицательно качает головой:

— О танце не может быть и речи. И вообще прекратите этот балаган. Кто вас послал?

Разносчик берет гитару, становится перед женщиной на колено и начинает петь…»

Резкий и длинный телефонный звонок вырвал Бережковского из работы. Он испуганно дернулся, схватил трубку:

— Алло!

— Салехард вызывает Бережковского. Будете говорить?

— Буду!..

— Говорите…

Затем послышался мужской голос:

— Андрей Петрович?

— Да, слушаю!

— Это доктор Гинзбург. Операция закончилась. Елена жива.

— Спасибо. Я могу с ней?..

— Нет, конечно! Она еще спит. До свидания.

— Минуточку! Доктор!

— Слушаю вас.

— А что вы вырезали?

— Опухоль.

— Где?! — вскричал, не выдержав, Бережковский.

— Это она вам скажет сама. Когда проснется, — спокойно отвечал доктор. — Я только выполнил ее просьбу и сообщил вам результат операции. Всего хорошего.

— Спасибо. Последний вопрос! — поспешно сказал Бережковский.

— Да…

— А на кого она больше похожа — на Гурченко или на Анук Эме?

Гудки отбоя.

Сентябрьский дождь…

Октябрьский листопад…

И первая ноябрьская метель…

Она мела по всей земле, во все пределы…

Но в мансарде Бережковского было тепло и даже уютно. К тому же здесь произошли кое-какие изменения — вся студия была теперь увешана большими, в полный рост, портретами юных Гурченко, Анук Эме, Удовиченко и Софи Лорен.

И Бережковский разговаривал с Салехардом совсем другим тоном, он просто кричал в трубку:

— Я тебя хочу! Понимаешь? Хочу!

— Успокойтесь, Андрей Петрович, — отвечала из Салехарда Елена.

— Не хочу я успокаиваться! И не буду! А хочу, чтоб ты села в самолет и через три часа была здесь! За мой счет!

— Это невозможно.

— Все возможно! Все! Главное — захотеть! Запомни это! А я хочу тебя так, что сейчас сам сяду в самолет!

— Перестаньте, Андрей Петрович. Вы не можете меня хотеть.

— Не могу? Почему?

— Потому что вы для меня не обыкновенный человек, а фантом, из другого мира…

— Да обыкновенный я! Обыкновенный!

— Нет-нет! — испугалась Елена. — Если вы обыкновенный, то зачем вы? Тут знаете сколько обыкновенных вокруг…