Ты (СИ)

                 Это подействовало. Укрощённая Александра повиновалась и села к столу, где уже давно расположилась Ксения, остававшаяся безмятежной и доброжелательной, как сегодняшнее солнце. Я заварила чай со смородиной, разложила остатки повидла из маленькой баночки по розеткам и рассказала Александре историю моего знакомства с Ксенией. Кольцо на моём пальце как будто наливалось теплом... А может, это просто моё воображение и чувства разыгрались. Пока я ещё не могла вспоминать о тебе без этого горько-солёного кома в горле. Смородиновый аромат чая, запах и вкус повидла, предзакатная ласка солнца — во всём этом незримо присутствовала ты.

                 — И что это значит? — спросила Александра, когда мы уже ехали домой. — Ты времени не теряешь, однако. Что, всё ограничилось только стихами? Или же...

                 — Саш, не надо портить такой прекрасный день этими глупостями, — устало ответила я. — С Ксенией я просто общалась. Неужели ты думаешь, что сразу же после смерти Яны я способна начать отношения с кем бы то ни было? Я просто не могу, не могу! Мне никто не нужен больше!

                 Я прерывисто дышала горячим, солёно-влажным мраком ладоней. Боль-вдова опять проснулась и запричитала во мне, затмевая свет солнца своей траурной шалью. Её плач снова разрывал меня на части, вонзал в моё сердце тысячи копий. Дивный день был безнадёжно испорчен, свежая рана в душе разошлась и кровоточила.

                 — Лёнь... Не надо, — послышался тихий, виноватый голос Александры. — Не плачь, пожалуйста... Прости меня. Ты права, это глупость. Прости.

                 Но чёрная шаль душила меня. Мне хотелось выть во весь голос, но я изо всех сил давила в себе крик: а вдруг ты слышишь? Вдруг тебе от этого больно и плохо там? Из машины я вышла, спотыкаясь и почти ничего не видя от слёз, и Александра довела меня до двери под руку.

                 — Малыш, прости меня...

                 В прихожей я уткнулась в её льняную летнюю куртку, обхватила, вцепилась в неё обеими руками, как в спасательный круг... Чувствуя тёплую тяжесть её ладони на своей голове, затряслась в беззвучном рыдании.

                 — Солнышко, ну что ты!

                 Я была подхвачена на руки и отнесена в спальню. Подушка впитала все мои слёзы, а Александра, сидя рядом, перебирала пряди моих волос.

                 И вот, снова воскресное утро — пасмурное, серое. В форточку тянуло почти осенней прохладой, мелкий дождик наносил на стекло короткие штрихи. Глаза болели от вчерашних слёз. Было тихо: Александра, видимо, ещё не вставала, а я отчего-то проснулась — безбожно рано для воскресенья, спать бы ещё да спать. Натянув одеяло на озябшие плечи, я минут двадцать повалялась, а потом встала, умылась и поплелась на кухню. Безумно хотелось кофе — со светло-коричневой пеной, ароматного, согревающего. Плевать на противопоказания.

                 Я уже раскладывала омлет по тарелкам, а кофе дымился в чашках, когда на пороге кухни появилась Александра — в белой майке и пижамных коротких штанах, зевая и протирая пальцами слипающиеся глаза.

                 — Лёнь, ты чего вскочила? Рань такая... Охо-хо!

                 — Прости, если разбудила, — улыбнулась я. — Вот, завтрак готов, прошу.

                 — Ммм... Ангел ты мой родной, — щекотно шепнула Александра, целуя меня в ухо. — Сейчас, умоюсь только.

                 Это было хорошее утро, несмотря на дождь.

22. Девушка с плаката. Звонок с того света

                 В духовке запекалась фаршированная баранья ножка с начинкой из лука, чернослива, кураги, изюма и грецких орехов, готовые салаты уже стояли в холодильнике, бутылка красного вина ждала своего часа, а я стояла у окна и смотрела в сгущающиеся вечерние сумерки. Только ноябрьский дождь пришёл ко мне на день рождения... Александра сказала, что сегодня немного задержится: у неё деловая встреча, на которую она бы и рада забить, да нельзя — важно для бизнеса. Озабоченная моим малоподвижным образом жизни, в подарок мне она купила тренажёр "беговая дорожка".

                 ...Загостившись у Александры так надолго, я даже не знала, как быть. При мысли о возвращении домой, где всё оставалось по-прежнему и до сих пор жил твой дух, к моему сердцу подкатывала волна леденящей тоски. Я боялась снова окунуться в море боли и слёз, быть придавленной гранитной плитой депрессии.