Ты (СИ)

                   Я осеклась на половине вопроса. Глупо было спрашивать, как ты вслепую там управляешься. Ты там с детства всё знала на ощупь, каждую пядь земли и каждый сантиметр дома.

                   — Да вот так, — улыбнулась ты. — Не беспокойся, Лёнь. Принесу тебе ландышей.

                   Между тем вернулась Александра — с неутешительными новостями.

                   — Нет мест... Я уж и деньги предлагала, но они, как попугаи, заладили одну песню: "Нету местов". — Твоя сестра стёрла невесёлую усмешку с лица и улыбнулась мне — тепло, с обычной своей грустноватой лаской во взгляде, притаившейся в морщинках у глаз. — Придётся тебе, Лёнечка, потерпеть.

                   — Да шут с ней, с палатой, — сказала я. — Нам бы беруши — и как-нибудь перебьёмся.

                   — Так, ладно... — Александра подобралась, принимая деловитый вид. — Сейчас съезжу в аптеку за этими затычками. Я быстро. Ясь, ты тут побудь.

                   Окно, у которого мы с тобой стояли, выходило на боковую сторону скверика, улица оттуда была не видна, но шум доносился. Где-то в нём утонул звук отъехавшей машины Александры — не разобрать, не выделить. Вроде бы, никто не смотрел на нас... Я взяла тебя за руку, и она ответила мне, крепко, по-родному сжав мою. Мне до слёз захотелось домой. Опостылевшая палата, надоевшие бабки... Куриный суп с тремя бледными вермишелинами на всю тарелку. А за окном — весенний ветер, волнующаяся сирень, яблоневое море.

                   Беруши были куплены и доставлены в кратчайшие сроки: через двадцать минут Александра вернулась и протянула мне целый пакет. А там — влажные салфетки, прокладки, лосьон, ватные диски... Несколько пачек орешков и книжка с анекдотами. Ну, и пресловутые затычки для ушей.

                   Мои соседки были очень рады этому полезному приспособлению и решили опробовать его ближайшей ночью. Что же из этого вышло?

                   Автор сих строк, заблаговременно вставив беруши куда следует, отвернулась к стенке и бороздила просторы Интернета на утлом челноке мобильного телефона. Это было маленькое окошко в кибер-мир, но что поделать — другим автор сейчас не располагала. Почувствовав отяжеление век, автор спрятала телефон в застёгивающийся на пуговку карман пижамы и незаметно, мягко соскользнула в сон...

                   Сначала спалось автору вполне благополучно, но потом вдруг приснилась пилорама. Причём какая-то неисправная, хрипящая, дребезжащая низким звуком и зажёвывающая доски. Открыв глаза и очутившись в ночном сумраке палаты, автор вынула из одного уха затычку, чтобы понять, что вокруг происходит.

                   Палату наполнял оглушительный храп, но на сей раз Колобок была ни при чём. Звук раздавался с кроватей Мудры и Петельки, у которых под действием снотворного расслабились все мышцы, в том числе во рту и носоглотке. Причём если Колобок была Шаляпиным, то эти бабули претендовали на имена Хосе Каррераса и Пласидо Доминго, так как храпели тенорами. ("Core, core 'ngrato, t'aje pigliato 'a vita mia..." [6]) Что касалось баса, то его обладательница этой ночью оказалась в нашей шкуре — ворочалась и кряхтела, слушая неподражаемое бельканто: видимо, ей не удалось вовремя заснуть, а теперь, судя по всему, было уже и не суждено. А что же автор? Автор уткнулась лицом в подушку и затряслась — от смеха.

                   Дверь приоткрылась, и снова заглянула всё та же женщина из соседней палаты.

                   — Да етить-колотить, сколько уже можно это слушать? — громко и сердито зашептала она. — Мне тишина нужна, чтоб спать, а с вами ни хрена её не дождёшься!

                   Отсмеявшись в подушку, автор нащупала в пакете круглую пластиковую упаковку с берушами (благо, Александра запасливо купила несколько пар вместо заказанных трёх).

                   — Вот, возьмите... Затычки для ушей.

                   Женщина, недовольно бурча, взяла беруши и удалилась к себе, а автору опять потребовался глушитель смеха в виде подушки.

 *   *   *

                   "Она говорит:

                    — Вот улыбаешься ты — и хотя за окном снегопад, а кажется, будто весна.

                   От её взгляда у меня внутри что-то сжимается, да так, что я еле могу дышать.

                    — Вы приехали только для того, чтобы сказать мне это? — бормочу я.

                    — Да, — отвечает она.

                   Нет, за этим ничего не следует. Мы стоим у окна, Диана Несторовна курит, а я чищу мандарин. Предлагаю ей, но она отказывается. Говорит зачем-то:

                    — Извини, что нагрянула вот так, без приглашения.

                    — Ну что вы, я очень рада вас видеть, — отвечаю я.

                   Она смотрит так, что я опять смущаюсь.

                    — Ты это серьёзно, лапушка? — интересуется она. — Или так, из вежливости?

                    — Совершенно серьёзно, — киваю я.

                   От смущения у меня на лице расплывается улыбка, к щекам приливает жар; наверно, у меня дурацкий вид, потому что Диана Несторовна смеётся. В её взгляде проступает нежность".