Ты следующий

Через пять минут все разбежались по комнатам, заперлись на ключ и забаррикадировались. А наутро дом отдыха опустел. Так и пустел мир с явлением всякого сумасшедшего нового директора.

Быть может, это и есть финал сказки о нашем «Рабисе». Мир его праху! А вам, милые друзья, дай бог прожить долгую и счастливую жизнь. Силой воли можно добиться чего угодно!

Глава 17 Неспешное продолжение

А ты, Жизнь, я уверен,

ты — остатки многих смертей![56]

Уолт Уитмен

Мое сближение с Джери Марковым произвело впечатление на моих старых друзей. Но — не всегда хорошее. Меня предупреждали, что надо быть поосторожнее, причем больше всех раздражался Васка Попов:

— Если еще раз приведешь его к нам за стол, я выгоню вас обоих!

— И с чем же связаны такие санкции?

— Когда поймешь с чем, тогда и поговорим.

Я думал, что это ревность. Басила много критиковали, а Джери казался баловнем судьбы и баловнем власти. Он был свежим, остроумным и щедрым. Женщины считали, что он — само обаяние. Он был элегантно одет, почти всегда в костюме и при галстуке. А со своим серым БМВ (такие машины в Софии тогда можно было пересчитать по пальцам одной руки) Джери и правда был похож на Маленького принца. Однако за этим фасадом скрывались (или даже выглядывали оттуда) драматичные контрасты. Джери пребывал в желтых зубах туберкулеза. Санатории, как дьявольские видения, не покидали его сознания. Болезнь удалось остановить. Но ее угроза по-прежнему нависала над ним. Как-то раз, еще до того, как Джери пустился в бега, его положение стало критическим. Тогда он жил по соседству с моей сестрой (врачом, специалистом по грудным болезням). Несколько суток она и Здравка (супруга Джери), не смыкая глаз, провели у его постели. А Джери метался в огненном полусне. Одной ногой он был уже на том свете. Но моя сестра вернула его к жизни. Раз уж речь зашла о Здравке (в девичестве Лековой), то надо сказать, что она была главным и универсальным лекарством, которое всегда спасало Джери. Красивая, жизнерадостная, сердечная… Но кто же любит лекарства? Однажды Джери с детским изумлением поведал мне, что обнаружил: почерки его бывшей и нынешней жен абсолютно идентичны. И тут он задумался — а может, и все остальное у них тоже одинаковое.

— Неужели у меня такая судьба? — спрашивал он. — Или страсть обрекает всех на повторения?

Джери умеренно занимался спортом и пытался танцевать самые современные танцы (рок-н-ролл и твист). Может, так он скрывал свою болезнь от окружающих и от самого себя. Мы сблизились за столом пинг-понга и на стадионе во дворе полиграфического комбината, где вместе пинали мячик. Но, кажется, по-настоящему мы подружились (по крайней мере так утверждал сам Джери) на литературных чтениях в Ловече в 1961 году. Было 18 июня. Я могу назвать точную дату благодаря фотографиям, которые сделал один ученик языковой гимназии. На них запечатлена вся наша компания: Любен Дилов, Пырван Стефанов, я и Джери Марков, опирающийся на элегантный мужской зонтик, с которым он часто прогуливался.

На одной из фотографий Джери присел на корточки за Пырваном и перевернул — в виде вопросительного знака — зонт над его головой.

Во время чтений, на которых мы были обязаны публично играть роль писателей, Джери удивил меня тем, с чем я раньше никогда не сталкивался. Он читал свою прозу наизусть. Поэты вымучивали собственные стихи по слогам, уткнувшись в бумажки, как петухи в просо, а Джери декламировал целый рассказ со сдержанным пафосом, как настоящий артист. Рассказ назывался «Раздел имущества» и был вдохновлен его первым разводом.

Еще кое-что застряло в моей памяти из того далекого Ловеча, а именно — жестокая реплика Джери:

— Ты видишь вон те скалы, которые торчат по обе стороны дороги? Там плачут твои вечерние девочки и мальчики с разрезанными штанинами. И ты, если не сбавишь темп, скоро к ним присоединишься.

Меня потрясла новость о возвращении исправительных лагерей. Значит, вот в чем была суть акции против хулиганов?

Судьба словно заботилась о том, чтобы наши дороги пересекались. Нас с Джери одновременно приняли в Союз писателей. Его утвердили сразу в качестве члена (вообще-то тогда полагалось сперва побыть кандидатом). На том же заседании, на котором нам вручили членские билеты, его наградили премией Союза писателей. В то время она считалась второй по значимости, деньгам и славе после Димитровской премии в области литературы. Думаю, что во всей истории Союза писателей есть еще всего один подобный случай: это случай Виктора Паскова, которому я лично одновременно вручил и членский билет, и союзную премию. (Но и эпоха тогда была уже иной, и чудеса повторялись.)