Ты следующий

До этого мои искушения кино сводились к написанию сопровождающих текстов к «Новостям дня» и документальным фильмам. Я писал их прямо в студии. И эта работа увлекала меня, потому что приходилось быстро подбирать слова, навеянные визуальными образами. В поэзии же все наоборот — слова должны отдавать содержащееся в них визуальное. Я говорил, что экран — это волшебная квадратная луна, а поэзия — ее обратная, невидимая сторона.

В конце концов я заключил договор на полнометражный художественный фильм. И назвал его «Молчаливые тропинки». Самые чистые, высокоморальные, преданные делу люди погибали в борьбе. А менее отягощенные моралью, менее приличные, худшие — выживали. И после победы успешно продвигались по ступеням власти. Вот откуда все наши беды!.. Эта примитивная схема моего сценария была одобрена. И мне оставалось только найти режиссера. Я снова обратился к Павлу Вежинову, и он дал мне такой совет:

— Для сценариста существует только один хороший режиссер — тот, кто в самые короткие сроки отснимет фильм, тем самым позволив тебе быстро получить гонорар. Твое дело написать сценарий. Но от него потом в кино почти ничего не останется. Автор фильма — режиссер. И любые твои попытки вмешаться в его работу — это напрасно потраченное время.

Вежинов порекомендовал мне молодого Владислава Икономова. По его словам, он был из «шляхтичей» (так называли тех, кто обучался кинорежиссуре в Речи Посполитой). Такие выпускники возвращались в Болгарию, проникнувшись ощущением польского киночуда. Рассказывали легенды о Вайде и Кавалеровиче, распространяли бациллы нонконформизма и авангардизма.

По совету Владко Икономова мы поехали в Боровец, в дом отдыха «Рабис». (Название это никак не связано с латинским rabies — сумасшествие, бешенство; это сокращение от «Работников искусств».) Скрытый от посторонних глаз на просторной солнечной поляне среди моря сосен, дом отдыха полнился людьми и тонул в шуме только во время каникул. Все остальные месяцы он являл собой прекрасную тихую гавань для самосозерцания и творчества. Там я написал три киносценария.

Сейчас точно не вспомню, сколько раз между 1966 и 1969 годами мне довелось посетить это волшебное святилище. Мои впечатления и воспоминания слились в памяти в непрерывный поток, в некую параллельную жизнь, прожитую опять же мною.

Вот мы летим в Боровец на «форде» Захария Жандова. Просто быть знакомым с этим человеком уже считалось привилегией. Артистичный и благородный, он вынес всю историю болгарского кино. А она вынесла его…

Красноречие Захария незаметно отвлекает от зимней дороги. Мы так и не поняли, как очутились в зоне снежных заносов. Неожиданно дорогую машину повело, она закружилась и врезалась носом в огромный сугроб.

— Ты видел, как я вырулил?! — восторженно закричал Захарий, нимало не испугавшись и не сожалея. — Любой другой на моем месте ухнул бы в пропасть, но только не я! Мы спасли и машину. И себя!..

К счастью, никакой пропасти там не было, но чтобы «спасти» машину, нам пришлось несколько часов выкапывать ее из сугроба.

Вечером в доме отдыха мы выпили за мастерски осуществленное «спасение». Разместившись с бутылкой виски у камина и погрузившись в интересный разговор, мы даже не заметили, как остальные ушли спать, как миновала ночь, погас огонь, а за окном стало светать. В чувство нас привело появление бая Георгия Ашингера в белом фартуке и поварском колпаке, который вошел, как добрый дух добрых старых времен. Милый старичок, вставший ни свет ни заря, чтобы разжечь печи и приготовить завтрак, увидев нас, обозлился:

— Вы что, всю ночь тут сидели?

Разумеется, мы не имели права расстраивать доброго человека, поэтому Захарий артистично рассмеялся:

— Да что ты, бай Георгий, мы только встали. Хотим покататься на лыжах в лесу.

Когда мы снова остались одни, Захарий скомандовал:

— Одевайся, мы идем кататься на лыжах.

— Ты в своем уме? Я на ногах не стою.

— У нас нет другого выхода. Мы уже сказали, что пойдем.

— Не мы, а ты сказал!

— Я даже допустить не могу, что ты покинешь меня после всего, что мы пережили. Я, конечно, и один могу пойти, но ты многое потеряешь, если не составишь мне компанию.

И он снова оказался прав. Я счастлив, что ничего не потерял. Следом за Захарием с лыжами на плече я плелся по узкой тропинке. А вокруг нас, да даже и в нас самих, пламенела заря. Я впервые увидел, как горит снег. Так мы шли вверх, пока окончательно не протрезвели. Только тогда мы остановились под гигантской сосной, чтобы надеть лыжи. Захарий пребывал в лучезарном настроении:

— Ты знаешь, именно тут, под этой сосной, я занимался любовью с одной выдающейся дамой. Давно, разумеется.

— Надеюсь, что хотя бы не зимой, — завистливо пробурчал я.

— Наоборот! Именно зимой. Снега тогда навалило больше, чем сейчас, но под деревом-то — как в домике…

После этого многоточия мы поехали вниз. Это был невероятный и абсолютно настоящий спуск. Как любовь зимой под гигантской сосной жизни.

•

В «Рабис» мы попали точно к завтраку. Удивление друзей стало для нас дополнительной порцией счастья.