Ты слышишь нашу музыку?

Вчерашний вечер он провел в моей берлоге. Проверил последние договоры, проконтролировал, как идут дела, нагрузил новой работой в принадлежащих ему помещениях, но главное, он явился за моими последними гонорарами. С самого начала он предупредил, что я буду работать задаром, поэтому, стоило мне получить хоть какие-то бабки, как Тристан тут же все отбирал. Мне казалось, что моя задолженность ничуть не уменьшается. Меня это бесило, но что поделаешь, я обязан возвратить немыслимый долг за концепт-стор. Однако сейчас деньги, которые он вчера сгреб, были мне по барабану, я старался как можно точнее припомнить все происходившее. Вот я вернулся из туалета, избавившись от выпитого за вечер пива, которое помогло прийти в себя после рабочего дня. В мое отсутствие он налил изрядную порцию виски и, как только я переступил порог, протянул мне, криво улыбаясь:

— Держи, заслужил. Имеешь право взбодриться после проделанной работы!

— Нет, спасибо.

Я четко следил за тем, что пью, и запретил себе крепкие напитки — боялся опять сорваться.

— Да ладно, не стоит отказывать себе в удовольствии.

И я поддался на уговоры, как последний кретин. Мне не хотелось его обижать, наши отношения медленно, но верно становились натянутыми, и это еще мягко сказано, вернее было бы назвать их неприязненными. Мы отдалились друг от друга после того, как он начал контролировать мой банковский счет, и с тех пор наше общение сводилось в основном к тому, что он забирал мои гонорары. Поэтому, должен признать, сам факт, что он вдруг повел себя как Тристан первых дней нашего знакомства, был мне приятен. Он подождал, пока я сделаю большой глоток и плюхнусь на диван, после чего объявил, что уходит домой.

— Посиди еще, выпей со мной.

— Не сегодня, мне надо идти. У меня пара-тройка горящих дел.

Он развернулся и двинулся к выходу, холодно и высокомерно помахав мне рукой. Я удивился, допил виски, и сон навалился на меня с такой быстротой, что я даже не успел заметить, как это произошло.

Утром я проснулся с дурной башкой, разламывающейся спиной, мерзкой кашей во рту и выключенным телефоном.

И вот теперь я узнал, что Тристановы «горящие дела» — это мои жена и дети. Когда он уходил от меня, ему было известно, что Вера просила помощи. Мне становилось все труднее не верить, что он намеренно отсекает меня от внешнего мира вообще и от Веры в частности. А иначе почему он не позвонил сегодня утром и не сообщил, что стряслось в моем доме? И эти его дешевые советы типа «дай Вере время, ей нужно все обдумать, она вернется, когда ты придешь в себя, прояви терпение» понемногу начали меня напрягать. Сейчас я оценивал их под совсем другим углом, и они вызывали у меня подозрения. По-моему, я имею право знать, что моя жена больна, а я нужен моим детям. Да, ничего удивительного, что Вера сомневается в моей способности разрулить ситуацию, если учесть, как я себя вел в последние недели. Но Тристан-то знает, что я сейчас пашу как ишак, не отказываюсь ни от одного проекта, даже самого маленького или неинтересного, и прерываю работу только для того, чтобы поспать ночью несколько часов. Ему также известно, как я страдаю от нашего разрыва, как беспокоюсь о семье. Но все это сработало бы только в том случае, если бы он вел честную игру. А в этом я все больше сомневался, иначе откуда это молчание, эта скрытность? Не его забота — заниматься моей семьей, даже если я попросил его об этом, когда Вера меня бросила. В тот период я не высовывал носа из норы, хотел, чтобы кто-то присматривал за ними, и полагался в этом только на Тристана. Однако сегодня я бы ни за что не доверил ему своих близких. Чем дальше, тем чаще мелькала мысль, что это не Вера выкинула меня из собственного дома, а Тристан. Если вдуматься, у меня не было ни малейшего представления о том, сколько времени он проводит с ней и с детьми.

Что же до новостей об их жизни, которые Тристан вроде как должен был мне сообщать, то он все чаще уклонялся от ответов на мои вопросы. Поэтому я и поступил как дурак, засев в засаде возле школы, чтобы увидеть детей хотя бы одним глазком. Я подыхал от желания быть с ними и чтобы Вера снова была рядом, и так каждый день, каждую ночь. Тристан возвел неприступную стену между мной и моей женой. Он понемногу рассекал все связывавшие нас узы. Я вспомнил Верины слова: «Он просидел со мной всю ночь». Он был с ней в нашей спальне, может, даже в нашей кровати, он наверняка до нее дотрагивался, прикасался своими грязными, гнусными лапами к ее телу под тем предлогом, что ее нужно лечить. Тристан нацелился на мою жену, он хочет ее. А я, как последний болван, предоставил ему зеленую улицу. Как давно он морочит мне голову, убеждая, что делает все для нашего примирения? И когда впервые позарился на нее?