Ты студент, Гарри

– А знаешь ли ты, что одна ошибка в Щите праха будет стоить всему живому в радиусе ста метров жизни? – приподнял бровь следователь. – А твоя Стрела смерти, перенасыщенная силой, может убить всё живое на расстоянии двухсот метров? Знал про это?

– Допустим, предполагал. Однако можно же найти глухое место, где…

– Можно найти место, где никто не умрёт, но нет такого места, где прямое упражнение с силой не изменит твою психику, – отрезал Васильев. – Заклинания на взаимодействие с силой напрямую меняют людей согласно их силе. Хороший бой на пределе сил зачастую выворачивает людей настолько, что их не узнают родные. Ты ЭТО знаешь?

Гарри тяжело вздохнул.

– Допустим, не знал, – буркнул молодой некромант.

– Так вот, именно поэтому некроманты сидят по своим норам, а не разъезжают по балам и соседним странам. Именно поэтому ни один некромант не полезет в бой, создавая заклинания напрямую, а если уж пришлось, потом годы восстанавливается, чтобы окончательно не превратиться в беспощадного ублюдка.

Васильев открыл ящик стола и достал оттуда упитанную папку, которую бросил на стол перед парнем.

– Даже у нас, тайной канцелярии, есть почти пять сотен техник, направленных на восстановление. Есть старые разработки для пиромантов, где человека закапывают по шею в землю. Есть техники с запечатанными темницами, где маги света не видят ничего сутками. Есть техники для магов земли, в которых их привязывают вверх тормашками на несколько дней так, чтобы они не касались земли. Знаешь, сколько у нас техник, чтобы вернуть разум мага смерти после перенапряжения?

– Одна-две?

– Ни одной, Гарри. У нас нет способов вернуть тебя, если твоя сила окончательно отобьёт тебе голову.

Гарри недовольно поджал губы, а Васильев продолжил:

– Поэтому, Гарри, я прошу тебя больше времени уделять трактату. Чаще думать головой и не снимать этот замечательный перстень. И самое главное я прошу тебя запомнить и уяснить. Если ты применяешь силу напрямую, создаешь щит или Стрелу смерти, то ты уже проиграл. Не важно, убьешь ты противника или нет. Ты проиграл просто потому, что взялся за силу напрямую.

Начинающий некромант тяжело вздохнул, но в итоге кивнул.

– Я вас понял.

– Гарри, я всей душой желаю тебе никогда не запускать ситуацию до такой степени. И я искренне надеюсь, что ты не превратишься в подобие Глеба Мрак.

– Дерьмовый характер был?

– Не то слово, – хмыкнул Васильев. – Да, кстати!

Васильев нажал кнопку на телефоне и скомандовал:

– Федорова ко мне!

– Что? – забеспокоился парень. – У нас ещё один отряд отборочный тур прошёл?

– Ты про ваш «Кубок желтых кружевных трусиков»? Нет. Там «отборочные» ещё идут.

– По телевизору бы показать, – мечтательно произнес Гарри.

– Угу, как наших же штурмовиков мордуют восставшие мертвецы, – хохотнул следователь. – Но кое-какую славу твой турнир все же снискал. Императорская семья с удовольствием смотрит записи и делает ставки…

– Тотализатор? А почему я не участвую?

– Во-первых, ты заинтересованная сторона, а во-вторых, ставки на щелбаны. Князья тоже следят за ситуацией. Идут переговоры на участие в турнире княжеских дружин. У нас, к слову, осталось всего восемь твоих умертвий. Нужна новая партия.

– Я же в прошлом месяце сорок штук делал, – смутился Гарри.

– Наши аналитики кое-что придумали. Теперь расход мертвецов вырос в разы, – пожал плечами Васильев. – Пора подумать о новом усложнении.

– Господин следователь, вызывали? – вошёл уже знакомый молодому некроманту провожатый.

– Федоров, бери артефактный минивенчик, хватай объект и дуйте в седьмой родильный дом, – приказал хозяин кабинета.

– В родильный дом? Зачем? – смутился Гарри.

– Ты теперь старший братик, Гарри, – усмехнулся Васильев и кивнул на дверь. – Дуй давай. Всё хорошо. У тебя сестра.

* * *

Думаю, вы знаете, как выглядит новорожденный.

Сморщенный, красный, спящий и плачущий комочек плоти. Да, периодически он ещё делает вещи, что дурно пахнут, и прилипает к груди матери.

Сказать, что я был умилен – нельзя.

Что в прошлой жизни, что в этой я старался детей сторониться.

Нет, дело не в том, что я не люблю детей.

Дело в том, что детский организм… Для меня был из области чего-то непонятного, странного и опасного. Почему опасного? Да просто потому, что врача и так любой по сути человек мог засудить, а с детьми всё было ещё жёстче.

Я не из тех, кто гордо именует себя «чайлдфри». Но вот вся педиатрия, ровно как и гинекология в прошлой жизни казались мне чем-то ужасным, сложным и чересчур противоречивым.

В хирургии всё просто. Льется кровь? Режь. Болит? Обследуй и тоже режь.

А тут…

Можно, конечно, вспомнить ту самую бородатую шутку про «Кровоточит и не дохнет», но тут всё иначе. Женщинам нормально кровоточить, если у ребёнка что-то болит – резать не обязательно и зачастую не нужно. В общем… Скользкая для меня тема.

А тут…

Тут ребёнок.

Что с ним делать?

Непонятно.

Чего делать нельзя?

Всё нельзя.

Поэтому я как порядочный подросток поулыбался, покивал, поздравил маму, попытался «улюлюкать» моей новой сестренке, которую решили назвать София, и после того, как она разревелась, судя по всему, намочив подгузник, отдал её маме.