Ты такой светлый

Несколько минут я стоял, поглядывая на экран. Мимо бежал вприпрыжку юный “Молоток”, настолько счастливый, что даже запустил лапы в мою шевелюру, побарабанил мне по черепушке и завопил “Ететь, выиграли! Прикинь?!” Я засмеялся: Бывало и раньше, приятель, имея в виду, что пару лет назад мы уже обыграли “Тоттенхэм” 2–0.

Юный “Молоток” помчался дальше и скрылся среди наступающих сумерек в людской массе. Высматривая Стейнара и не находя его, я начал сознавать, что он во что‐то влип, то ли по своей воле, то ли против нее.

После матчей мы в Лондоне всегда идем в “Таверну” – праздновать победу или, если продули, топить горе в пиве. Я беру бургер с картошкой фри и поднимаюсь на второй этаж поболтать за кружкой-другой с Энди, Шейлой, Бренданом и другими.

3 мая 2014 года “Таверна” гудела и ходила ходуном, особенно на первом этаже, где самые хулиганистые из болельщиков набирались пивом и надрывали глотку фанатскими песнями. Мы же упоенно вспоминали подробности игры, рассуждая о футболе так, как это водится у болельщиков, – будто от нас, пьющих пиво, шумных и хвастливых, зависит исход матча. И мы ведь действительно так думаем. Мы в это верим: наше ликование, наша поддержка – вот она, объединяющая сила.

– Ну что твой врач, а? – спросила Шейла в разгар вечера.

Она всегда надирается после матча. Разговорить Шейлу до игры невозможно – сидит себе застенчивой пичужкой, разве что улыбнется осторожно, но на стадионе она заводится так, что в конце концов непременно оказывается в баре и бузит там: вихляет бедрами и вешается какому‐нибудь мужику на шею, чем приводит Энди в отчаяние или в бешенство. Как‐то она и мне на шею повесилась, нашептывая в ухо всякое такое разное.

– Вообще‐то, Шейла, – ответил я, – от врача ни весточки с самого утра, и это несколько напрягает.

Потрепав меня ладонью по ляжке, она сказала: Да пошел бы он! – Выбросила вверх руку с кружкой и завопила: Востооочный Лондон!

Взгляд Энди я почувствовал на себе с другого конца зала, где он обсуждал перипетии матча с Бренданом и другими приятелями, поэтому я схватил куртку и, отодвинувшись от Шейлы, сказал, что хочу выйти и еще разок попробовать дозвониться до врача.

Весна еще не перевалила на лето, и после захода солнца стало довольно прохладно. На улицах Лондона царило оживление: в стане “Вест Хэма” праздновали победу, перед магазинaми и пабами бурлили толпы весело перекликающихся, радостно возбужденных болельщиков. Атмосферу выходных в Британии определяет календарь игр. Должно быть, сущее мучение жить в Англии, если ты терпеть не можешь футбола, у Вибеке крыша бы съехала: гам, толкотня, монотонный хор бесконечных футбольных кричалок, гульба.

Меня такая обстановка раскрепощает. Дóма, где с высоких вершин, минуя горные выработки, к нашему миниатюрному центру села, разделяя его надвое, стекает река, за пунктом приемки рыбы исчезающая во фьордe, ничего похожего не бывает; дóма жизнь спокойнее, природа ближе. Пожалуй, я бы не смог обосноваться в таком шумном и суматошном месте; не потому, что мне не нравятся шум и суматоха – наоборот, меня многое привлекает в городской круговерти, – но потому, что неспешный ритм жизни села у меня в крови.

Мои глаза двигались в такт движениям уличной толпы. Рукой я сжимал в кармане куртки мобильный телефон. Уже не было смысла слать смски или звонить, это я понимал. Посмотрел, который час, – я все еще ношу наручные часы, должны же у человека оставаться какие‐то вечные ценности, во всяком случае, пока длится моя собственная жизнь.

Часы показывали двадцать пятьдесят.

– Эй!

Пронзительный голос прорезал лондонский воздух. Я обернулся. Со стороны паба ко мне быстро шагал Энди. Лицо разрумянилось, между бровей залегла глубокая морщина – так и жди, что врежет.

– Привет, Энди, – неуверенно промямлил я, – извини, друг, это все из‐за того врача, мне надо…

Он протянул мне мой шарф в цветах “Вест Хэма”:

– Да мне по фигу, дурик ты бледный. И слышь, дружище, ты на Шейлу не обижайся, она всегда распаляется от победы. – Тут он довольно ухмыльнулся: – Догадайся, кому это в кайф!

Я засмеялся, представив себе его ненасытную жену. Энди шлепнул меня по спине:

– Ну, до новых встреч, викинг. Счастливо тебе. Крутой матч, а?

Я кивнул: – Ага.

– 2–0, фига се?

– Йеееее.

– Ну давай, “Молоток”. Спорим, твой врач где-нить в Челси накачался до потери памяти.

Я пожал Энди руку и ушел. Зашагал быстрее, когда сообразил, что от Стейнара уж скоро одиннадцать часов ни слуху ни духу и что надо было давным-давно сделать что‐нибудь, позвонить кому или еще что.

Лето 1984 года

Мне исполнилось двенадцать лет, и я получил от отца с матерью новый велосипед. Как раз такой, о каком мечтал, “Апаче”. Красный, с удлиненным сиденьем из черной кожи. Самый классный велосипед на свете.