Ты такой светлый

Обычно мы отправляемся вместе с Бьерном, единственным из моих приятелей, болеющим за “Вест Хэм” из Восточного Лондона. Нас таких вообще не слишком много. В детстве меня интересовали, в сущности, только футбол да лыжи, ну и в определенной степени коньки и легкая атлетика. Мне очень нравилось вместе с отцом смотреть трансляцию новогодних гонок из Гармиш-Партенкирхена или какого‐нибудь другого далека, особенно когда показывали лыжные гонки на сто километров или на тысячу метров; или вот еще, к примеру, увлекательно было наблюдать за забегом с барьерами на Олимпийских играх… но ничто не заставляло мое сердце биться так сильно, как матчи английского первого дивизиона. Отец прилагал все усилия к тому, чтобы я болел за “Ипсвич”, но в детские годы я боготворил “Ливeрпуль” и “Юнайтед”, для моего поколения – я родился в 1972 году – это были великие команды, и я провел немало счастливых часов благодаря Кевину Кигану, Брюсу Гроббелару и другим героям той эпохи, но в середине восьмидесятых я переметнулся к молотобойцам из “Вест Хэма”. Скорее всего потому, что для “Молотков” на редкость удачно сложились сезоны при Джоне Лайле в 1985/86 годах. Помню, Фрэнк МакАвенни и Тони Котти вместе залепили больше пятидесяти голов. “Вест Хэм” поднялся до неслыханного третьего места, опередили его только две команды, “Эвертон” и “Ливeрпуль”. Помню, как пристально я в тот футбольный сезон следил за успехами “Вест Хэма”, я просто тащился от этих озорников, в основном известных как кумиры хулиганов и показавших несколько хороших результатов в чемпионатах во времена Бобби Мурa, которые сумели заявить о себе в мире больших. Тогда я к ним и прикипел.

Это мне до сих пор по нраву.

Маленькие люди против превосходящих сил.

Обычно нас было двое таких, я да Бьерн, готовых потратить существенную часть годового дохода на поездку в Аптон парк. Мы с ним члены клуба болельщиков “Скандинавские Молотки”, в нем без малого 800 горячих голов, и если вспомнить, что у “Ливeрпуля” типа 36 тысяч членов, а у “Юнайтеда” – так вообще 45 тысяч, то меня можно понять.

Мы с Бьерном познакомились еще совсем мальцами, он жил на другой стороне здешней речки и учился в параллельном классе, их у нас было всего два. В школьные годы мы с ним не общались, я его помню главным образом как долговязого парня, который вечно пинал гравий на дорожках, но повзрослев и обнаружив, что мы оба болеем за “Вест Хэм”, мы стали добрыми приятелями. Один раз мы даже семьями ездили вместе в отпуск. Вибеке прекрасно ладит с женой Бьерна, Ингфрид, которая заведует уборкой в сельском пункте приема рыбы и еще торгует на ярмарках замысловатыми лепными фигурками из теста. Она прославилась ими далеко за пределами округи: про нашу Ингфрид вполне можно сказать, что в глубине души она художник.

– Если бы ты хоть толику времени, потраченного на “Вест Хэм”, уделял чему‐нибудь разумному, ты мог бы спасти мир, – говорит Вибеке.

Нелепая идея, но я понимаю, что Вибеке имеет в виду.

Обычно я отвечаю, что если бы люди увлекались только футболом, а не религиозными войнами и большой политикой, наш шарик уже был бы спасен.

Тоже нелепое высказывание. Когда мы пререкаемся подобным образом, то оба, пожалуй, понимаем, что ведем себя ребячливо, но тем не менее Вибеке знает, что в моих словах есть доля истины, хотя этот аргумент и не особо убедительный.

Встречаясь, мы с Бьерном главным образом обсуждаем “Вест Хэм”. И эта тема, думаю, вряд ли может нам прискучить. Это не значит, что нас больше ничто не интересует, просто для нашей дружбы “Вест Хэм” важнее и интереснее всего остального. А вообще Бьерн электрик, он долго вкалывал на горнодобывающем заводе, а теперь работает на себя и “до чертиков этому рад” – и потому, что времена сейчас ненадежные, и потому, что, говоря его словами, он “не выносит, чтобы им командовали”.

И в этом весь Бьерн. Он стал болеть за “Вест Хэм” не потому, что они тогда, в середине восьмидесятых, были крутой командой, а потому, что все прочие тащились от “Ливeрпуля” или “Юнайтеда”. Если Бьерну что втемяшится, его не собьешь, и еще он глубоко презирает стадный инстинкт в людях, и чем дольше он в нашем поселке живет, тем сильнее презирает. Хотя, по правде сказать, он из нас самый надежный и если нашему селу будет что‐то угрожать, Бьерн станет сражаться за него отчаяннее всех.

Зимой, перед тем как все это случилось, Бьерн, бедняга, разболелся, да так серьезно, что все переволновались. Он всегда был довольно спортивным и здоровым парнем, в меру тренированным, вел вполне здоровый образ жизни, а тут проснулся и не смог пошевелить ни одним мускулом на лице. А ведь у него нет ни гипертонии, ни диабета, и клещи его не кусали. На следующий день его не слушалась уже вся правая половина тела, включая ногу, а врачи в больницe только руками разводили. Они утверждали, что причину выяснить невозможно, так что Бьерну и его семье пришлось тяжко; он до сих пор еще полностью не восстановился, хотя понемногу и поправляется.