Ты умрёшь завтра(СИ)

     А Петя, облитый смехом товарища, как ведром ледяной воды, вдруг каким-то внутренним чутьем осознал, что и сам он — всего лишь часть Никодимовой Машины, невзрачный винтик, или шуруп, в лучшем случае шестерня, как и все прочие жители Красного, — живые, полуживые, сумасшедшие… И Петр подумал:

     «А что иначе? Что у меня есть кроме Никодима и того будущего, которое он строит? Он же честно меня предупреждал — за все нужно платить. Я пешка в его игре, как и все жители города, но есть ли у меня выбор?.. Нет, выбор, конечно есть, но не в выборе дело, а в том, что у меня самого больше ничего то и нет… Чтобы я был без него? Жалкий, спрятавшийся от собственных мечтаний мальчишка, сбежавший в анархию и агрессию!.. То, что строит Никодим… да не важно, что это будет, важно то, что, скорее всего, мы не впишемся в новую гармонию, в его новую жизнь, — вот что он пытается до меня донести. Но, если разобраться, лучше стать навозом — удобрением для взрастания будущего, чем остаться совсем никем, раствориться, исчезнуть бесследно. Так что пусть все идет так, как идет…»

     Если бы Петя знал, что следующие несколько лет, вплоть до самой смерти, ему больше не удастся вот так глубоко поговорить с Никодимом на отвлеченные темы, он бы, наверное, не позволил беседе закончиться и засыпал бы товарища еще кучей вопросов. Но Петр этого не знал, от последних своих размышлений пребывал к грусти, а потому разговор тихо сошел на нет.

     Следующий перерыв в работе Никодим сделал только в сентябре 86-го года. Причиной этого отпуска теперь стала Юлия. Она пришла к Никодиму домой и прождала его на кухне восемь часов. Никодим освободился только к четырем часам ночи.

     — Поразительное терпение, — похвалил Никодим настойчивость девушки.

     Юлия подошла к молодому человеку, провела ладонью по его заросшей щеке.

     — Когда ты брился в последний раз? – спросила она.

     — Бриться каждый день — нерациональное использование времени.

     Юлия глубоко втянула ноздрями воздух, спросила с улыбкой:

     — А мыться, стирать белье, есть?

     Никодим в свою очередь улыбнулся, ответил устало:

     — Ты права. Надо сделать перерыв и привести себя в порядок.

     — Я тебе в этом помогу.

     — Брить меня будешь? — спросил Никодим, все так же устало улыбаясь, но в его вопросе не было иронии, он понял, о чем говорит девушка.

     — Мне уже двадцать два года, — сказала девушка.

     — И девяносто семь дней.

     — И шестнадцать часов.

     — Три года назад я дал тебе то, чего ты хотела. И это едва не лишило тебя рассудка.

     — Я сознательно на это пошла. Это была прививка, и теперь твой мир не сможет мне навредить.

     — Ты не понимаешь! — Никодим даже повысил голос. — Из глубин будущего мне навстречу поднимается тень моей собственной смерти, уже сейчас я начинаю ощущать ее дыхание! Я понятия не имею, сколько мне осталось, может быть пару лет, от силы года три. А мне еще столько нужно сделать!

     — Именно поэтому мы уже теперь должны быть вместе, — уверено ответила Юлия. — Ты будешь делать то, что делать должен, а я буду заботиться о тебе, как хорошая жена.

     Никодим отвернулся от девушки и тяжело вздохнул.

     — Знаешь, моя мама… — начала девушка.

     — Она умрет завтра, — перебил ее молодой человек, но даже не обратил на это внимание, Никодим размышлял над словами Юлии.

     Девушка опустила голову, из уголка ее правого глаза вынырнула и сбежала по щеке одинокая слезинка.

     — Я чувствовала это, — тихо произнесла она. — Я пойду, побуду с ней в последние минуты.

     Девушка ушла, а Никодим еще долго сидел на кухне, болтая ложкой остывший чай и о чем-то размышлял. Так, за столом, он и заснул.

     На следующий день Маслова Нина Павловна скончалась. Похороны прошли тихо и незаметно, как, впрочем, проходили все похороны в Красном последние несколько лет. Давно уже не было в городе громких смертей. Черный Мао не пожирал горожан, заполняя улицы душераздирающим визгом, радиапсы и медведи не рвали людей, торнадо и ураганы не швыряли в неповоротливых металлургов чугунные чурки, и дожди из замороженных лещей с зубами пираний не дробили шейные позвонки зазевавшимся горожанкам. Вот разве что отряд безрассудных сталкеров в количестве тридцати человек сгинул в тайге, ну да свидетелями этому были только молчаливые сосны. Ныне в Красном смерть приняла обет молчания и тенью шмыгала из дома в дом, или бродячим псом таилась в сумраке подворотен. Казалось, люди не умирали, а исчезали, растворялись незаметно, рассыпались в бурую пыль. Именно об этом и говорил Петя после похорон матери сестре: