Ты умрёшь завтра(СИ)

     Весной 1972-го сыновья Масловы стали самой надоедливой головной болью участкового Полищука. Петька отчаянно умнел, причем в криминальном уклоне, — в нем все отчетливее проявлялись хитрость и изворотливость, которые прекрасно уживались с внутренней выдержкой и здравым смыслом, а его братья шли за ним сплоченной фалангой Леонидовских спартанцев. Ничего особо ужасного они не делали, носились с гиканьем по городу, воображая себя «неуловимыми мстителями», а когда им это надоедало, могли разбить в гастрономе витрину и стырить пару ящиков конфет, чтобы потом раздавать их лояльно настроенной к ним детворе. Нелояльных же карапузов и подростков Масловы частенько мутузили. В этом уже просматривалась некоторое стремление к их собственному социальному порядку, но чтобы это понять требовался анализ, на который участковый Полищук был неспособен, а потому Казимир Григорьевич простодушно полагал, что проказы братьев Масловых — обычная подростковая жажда «выпучиться». К тому же участковый Полищук в отрочестве и сам не сильно от Петьки отличался, только теперь память об этом радости ему, отчего-то, не доставляла.

     — Ничего, — успокаивал себя участковый. — Школу закончат (дай бы бог), в армию сходят, я их к себе на службу возьму. Дурь их в мирное дело направлю.

     Такими вот были братья Масловы на момент, когда весенним солнечным днем 1972-го года они решили разыскать странного парнишку, о котором по подворотням Красного ходили толи слухи, толи сказки, и самостоятельно выяснить, что это за прыщ такой на теле Масловских угодий образовался. Что безотлагательно и сделали.

     Никодим, наслышанный о подвигах бесшабашных братьев, с любопытством рассматривал перегородивших ему дорогу парней, затем поинтересовался, что вызвало их интерес к его скромной персоне. Манера разговора Никодима была скорее литературной, слишком вычурной для неизбалованных образованием подростков, а потому звучала как оскорбление, ведь в стране советов рабочему классу полагалось презирать пережитки буржуазии, в данном случае — культуру.

     — Во загибает! — высказался Демьян Маслов и сплюнул.

     — Так ты у нас барских кровей, что ли? — с нажимом спросил Петя и сделал шаг вперед.

     Впрочем, воинственность Петьки была скорее напускная, на самом же деле он испытывал неуверенность и даже легкий испуг. Он смотрел на своего потенциального противника и чувствовал в нем притаившуюся силу, что-то подобное он иногда испытывал в присутствии сестры, только теперь это ощущение было в десятки раз сильнее. Но Петр был рожден настоящим лидером, он взял себя в руки и заставил взглянуть Никодиму в глаза, по опыту зная, что его прямого взгляда часто бывает достаточно, чтобы противник понял, кто тут главный. Секунду спустя Петя, чувствуя, как бешено колотится сердце, и понимая, что эту дуэль безнадежно проиграл, уже готов был кинуться на противника с кулаками, дабы кровью смыть позор поражения. Но Никодим вдруг улыбнулся, спокойно спросил:

     — Ты когда-нибудь ел апельсины?

     Вопрос обескуражил Петю, потому что в контекст происходящего совершенно не вписывался, да и вообще звучал глупо. Ну откуда в Красном апельсины?! Да и что это вообще такое?

     — Ты что ли ел?! — со злостью выкрикнул Петр, думая, что если этот выскочка собрался хвастаться тем, что пробовал буржуйские лакомства, он его точно проучит.

     — Нет, — по-прежнему спокойно ответил Никодим. — Так же, как и ты, я никогда не ел апельсин. Даже в руках не держал. Знаю, что он сочный, сладкий, с особой своей кислинкой, которую ни с чем не спутаешь, и еще чудесно пахнет. Я читал об этом. И еще я почти уверен, что никто из здесь присутствующих никогда в жизни этот удивительный фрукт не попробует. Но апельсины в наш город иногда привозят. Да и вообще много чего привозят. Только не для того, чтобы продавать в магазине — все это оседает в кладовых директора завода и его приближенных.

     Братья Масловы переглянулись.

     — Откуда знаешь? — все еще с напряжением спросил Петр.

     — Видел, как Маша Огрехина ела этот самый апельсин. Знаешь ее? Это дочь директора завода.

     Братья снова переглянулись, на этот раз их взгляды были многозначительнее. Напряжение в миг развеялось. Никодим указывал парням новое направление действия, давая понять, что стырить ящик конфет в гастрономе — это детские забавы, а вот стащить невиданные лакомства из-под носа городских шишек — это уже достойно уважения, потому как есть в этом что-то робингудовское, что-то благородное, типа маленькой революции, дающей право отнять «наворованное» у богатых, и поделить между «неимущими». Но и это еще не все. Из монолога Никодима следовало, что, несмотря на его вычурную речь, он все равно находился по их сторону баррикады, и радости сильных мира сего ему, как и братьям Масловым, заказаны. Нет смысла Масловым с Никодимом враждовать, — вот что читалось между строк Никодимовского выступления, и этот подтекст братья Масловы уловили и приняли. Таким вот образом, в противовес библейскому яблоку раздора, Никодим изобрел апельсин примирения.

     — А ты ничо так парняга, — похвалил Никодима Петька и даже подмигнул ему. — Соображаешь.