Ты умрёшь завтра(СИ)

     Последствия торнадо были ужасны, к вечеру в поликлинику поступило шестьдесят два человека, треть — в тяжелом состоянии. Но хуже было другое — погибшие. Полищук со своими дружинниками обнаружил и опознал восемнадцать трупов, включая Ивана Староверцева, — все соответствовали списку Никодима, а из этого следовало, что, либо пока не все трупы найдены, либо Никодим допустил ошибку. В последнем доктор Чех сильно сомневался, хотя Алевтина и осталась жива. Что-то тут не сходилось, не состыковывалось, и это очень тревожило Антона Павловича. И, как оказалось, тревожился он не напрасно.

     Вечером на город обрушился еще один дождь, на этот раз — рыбный. Вместе с водой из реки торнадо высосал всю речную живность, и зашвырнул ее высоко в атмосферу, где рыба обледенела, а затем метеоритным дождем обрушилась на город. Алевтина, услышав с улицы крики удивления и испуга, а также непонятные шлепающие звуки, вышла на балкон и перегнулась через перила. В этот момент замороженный лещ с зубами пираньи, смахивающий на наконечник копья, врезался женщине в затылок, переломив шейный позвонок. Алевтина стала последней — двадцать седьмой жертвой буйства стихии того злополучного дня, и единственной, погибшей от рыбы.

— Глава 9 —

     В час, когда один день кончается,

    а другой еще не настал,

    в час, когда время застыло,

    найди человека, который тогда и теперь,

    от начала времен, управлял твоим телом,

    ищи его хотя бы за тем, чтобы кто-то

    отыскал его после, когда ты умрешь.

     Г. Сеферис, «Костры святого Иоанна».

     События требовали всестороннего анализа, но смерть Алевтины Аркадьевны отодвинула разговор историка Семыгина с доктором Чехом на целых два месяца. У Антона Павловича поседел левый висок, да и вообще выглядел он постаревшим лет на десять, и Аркадий Юрьевич не решался заводить с ним беседу на общественные темы, понимая, что другу в данный момент не до них. Скорбь, — она всегда очень личная, даже эгоистичная, и каким бы высокоидейным гражданином-общественником не был человек, посягать на его горе — это посягать на саму суть человеческую.

     Военные активно участвовали в ликвидации последствий стихийного бедствия, что Аркадий Юрьевич, уверенный, что климатический катаклизм — следствие взрыва ядерной бомбы, прокомментировал следующим образом:

     — Грехи замаливают.

     Поворотову же было не до язвительности, факт урагана он не связывал с деятельностью армии, и на военных просто молился, потому что их помощь в восстановлении Красного оказалась неоценима. Почти две сотни горожан остались без крова, и их срочно требовалось обеспечить жильем. Было нарушено водоснабжение, а подача электричества осталась только в северном районе, и это притом, что со дня на день осень могла пролиться на город холодными дождями.

     Пострадал и завод. Торнадо вскрыл стены одного из складов готовой продукции, сгреб в охапку тонны чугунных чурок, а затем, словно из скорострельной пушки, разметал смертоносные снаряды по округе. Эти снаряды с легкостью пробивали кирпичную кладку (местами стены обрушились полностью), корежили оборудование и рвали трубы. Именно так и погиб Иван Староверцев, железная болванка угодила ему в грудь, буквально разорвав несчастного контролера пополам. Иван знал об уготованной ему участи, накануне Никодим посвятил его в эту неизбежность, но прятаться от предначертанного не стал, напротив, известие принял с облегчением, потому что в жизни своей уже давно не видел никакого смысла, а в смерти надеялся найти успокоение. Когда торнадо ворвался на территорию завода, и гул его, похожий на работу жерновов диавольской мельницы, заставлял вибрировать стены заводских строений, Иван вышел стихии навстречу и с улыбкой смотрел на обезумевший ураган. В эту минуту он отчетливо вспомнил свою супругу, — не ту, которой она была на свадьбе или в моменты счастья беременности, но ту, чей образ он узрел в темном окне комнаты Никодима, — с окровавленной головой и черными гадюками, выползающими из глазниц. Иван больше не боялся своей жены, — ни живой, ни мертвой, демоны прошлого оставили его в покое, сумасшествие настоящего — не тревожило. Эта странная улыбка, в которой было больше отречения, чем покоя, осталась на его лице и после кончины, — с ней его и похоронили.