Ты, уставший ненавидеть

…Юрий уже договорился, что будет писать диплом по истории Этолийского союза, и начал всерьез читать Полибия по-древнегречески: языки давались легко. Этолийский союз – свободная федерация греков, воевавшая с всесильной Македонией, а после – с непобедимым Римом. Это было интересно, этим заниматься стоило. Юрий разбирал сложные периоды Полибия, думая о тех, кто дрался с «непобедимой и легендарной» Красной Армией, защищая свободу родной земли. «Без похорон и без слез, о прохожий, на этом кургане мы, этолийцы, лежим, три мириады бойцов…» Где-то там, в таврической степи, лежали его брат, дядя Миша, их друзья и товарищи. «Без похорон и без слез…» Третий Рим, ставший Третьим Интернационалом, не давал оплакивать героев. Но Юрий мог писать об этолийцах – также, много веков назад, защищавших свободу…

Полибия дочитать не удалось. Лето 27-го, арест – и бывший студент Орловский мог смело забыть все: и ненаписанный диплом, и древнегреческий, и возможность закончить образование. Он бродил по Столице растерянный, убитый – и как-то по привычке завернул к Родиону Геннадьевичу, в его гостеприимный кабинет на втором этаже Института…

С сентября он снова учился. Родион Геннадьевич сумел сделать невозможное оформить перевод Юрия из университета на третий курс дхарского отделения Института. Он не был единственным русским, к этому времени уже четверо любознательных ребят изучали древний, красивый и загадочный язык дхаров…

Свою первую статью о дхарах Юрий напечатал на пятом курсе. Он написал о том, чем занимался еще на первом, в университете, – о последних боях дружины Гхела Храброго с войсками «мосхотов» – так дхары по традиции называли русских. Одновременно он начал помогать Соломатину готовить к изданию «Гэгхэну-цорху»: появилась возможность напечатать его во «Всемирной литературе». Орловский умолк и с силой провел ладонью по лицу. Стоп, кажется, увлекся. Этому «Косте» незачем знать все подробности. Впрочем, Константин невозмутимо продолжал черкать перышком, на лице его по-прежнему блуждала благодушная улыбка.

– Значит, решили способствовать ленинской национальной политике, Юрий Петрович? Поднимать культуру малых народов, угнетенных царизмом? Похвально, похвально… Скажите, а почему вы в одна тысяча девятьсот тридцать первом году, а точнее одиннадцатого марта, на заседании сектора обвинили гражданина Соломатина в научном вредительстве?

– Что?! – Юрий даже отшатнулся. Он обвинил Родиона Геннадьевича? «Костя», пожав плечами, извлек из портфеля очередную бумагу:

– Ну как же, Юрий Петрович! Вот, извольте видеть, протокол. Вы тогда выступили против вредительского издания упомянутого вами эпоса, точнее его части, которая называлась… Ну да, «Ранхай-гэгхэн-цорху».

«Песнь о князе Рахае»… – вспомнил Юрий. Вот он о чем! Но при чем здесь вредительство? – Нет… Конечно, нет! Я никогда не обвинял Родиона Геннадьевича в чем-либо подобном! Я его вообще ни в чем не обвинял! Речь шла о научной проблеме… «Костя» вновь улыбнулся. Эта улыбка окончательно разозлила Орловского. Он готов был высказаться от души, но в последний момент сдержался.

– Понимаете, Константин, мы тогда готовили к изданию этот эпос. Но Родион Геннадьевич предложил издать вначале его часть – в издательстве самого института для нужд дхарских школ. Это, конечно, правильно, тем более, Юрий невесело усмехнулся, – весь эпос так и не был издан. Но возникла чисто научная проблема. Вернее, методологическая… Он помолчал, собираясь с мыслями. Да, тогда, в марте 31-го, речь шла именно об этом. – Родион Геннадьевич предложил издать не сам текст эпоса, а его пересказ – в стихах. Он вместе с… – фамилию называть не следовало, – с одним своим учеником перевел «Ранхая» стихами, на размер «Калевалы». Дело в том, что записи эпоса делались прозой, и настоящий размер только угадывался. Я считал, что этим мы исказим подлинное звучание – в подлиннике эпос куда более… ну, серьезен…

– Ну вот, я же и говорю – научное вредительство, ~ удовлетворенно кивнул энкаведист. – Вы тогда не побоялись остаться в меньшинстве. И позже, через год, и потому вы часто обвиняли гражданина Соломатина в подобном же…

– Я не обвинял! Мы спорили! Понимаете, спорили!

Да, Родиону Геннадьевичу порой просто не хватало знаний и научного опыта: годы сибирской ссылки, война и изнурительная организационная работа в дхарском центре не давали по-настоящему заняться наукой. Он часто спешил там, где требовались медленные настойчивые научные штудии. Юрий спорил. Он хотел, чтобы издания сектора были ничуть не слабее, чем в Академии наук. Нельзя было позволить, чтобы к ним относились снисходительно – как к «младшим братьям»…

– Спорили… – «Костя» недоуменно пожал плечами. – А между прочим, компетентные органы, то есть мы, регулярно получали сигналы: товарищ Орловский защищает научную линию против вредительской линии руководства Института. Которая, между прочим, и привела к тому, что гражданин Соломатин и его сотрудники оказались замешаны в феодально-байском заговоре… Юрий Петрович, а вас не удивило, что вас не арестовали вместе с ними? Два года назад?