Ты – в игре! и другие ужасные истории

Юрий Николаевич медленно шел по коридору.

Было непривычно тихо и темнее обычного – из трех свечей в каждом дежурном канделябре горело, как и положено, по одной, причем, желтой.

Чем ближе учитель подходил к залу, тем медленнее становилась походка. Ему казалось, будто ноги отстают от туловища. Перед входом в зал появились новые ощущения: неприятное познабливание и противный тугой комок, который поднимался от живота к горлу. А ведь еще несколько минут назад он пришел к выводу, что Григорий Васильевич, в чьем теле он сейчас находился, куда смелее и увереннее, чем он.

«Да чего бояться? – подбадривал себя Юрий Николаевич. – Взгляну на зеркало, посмотрю, какие свечи горят в канделябрях – и обратно! А впрочем, зачем мне смотреть в зеркало? Мне и не надо смотреть в зеркало – я же пошел, чтобы только проверить свечи, и все».

Он поймал себя на том, что уже ждет не дождется, когда будет возвращаться обратно. Ему захотелось сделать это немедленно, не доходя до зала. Точно такое же желание было год назад, когда он ложился в гроб. Но ведь там, в гробу, на самом деле было опасно, по крайней мере, ему казалось: а вдруг опустят в могилу, а поднять забудут. Но какая опасность может подстерегать сейчас?

«Еще три шага… Два… Один… – говорил себе Юрий Николаевич. – Вот молодец! – Он уже входил в зал. – Вот видишь, ничего страшного!»

Но все равно было страшно.

«А я не дам страху победить себя», – сказал учитель, заставляя себя идти вдоль стен и проверять работу Петьки. Здесь тоже было почти темно: в нескольких дежурных бра горели, как и положено, желтые свечи.

«Надо будет разобраться с этой несносной Акулиной, – подумал он, – чего цепляется к парню?»

Убедившись, что с освещением все нормально, Юрий Николаевич начал рассматривать висевшие на стенах портреты императоров и императриц – к своему стыду, он так до сих пор и не разобрался, кто есть кто, кроме Екатерины II и Петра I. И тут же вспомнил напутствие Петра Кирилловича о том, что завтра, к приезду гостей, нужно, чтобы кто-нибудь из прислуги обязательно протер все эти портреты, но не полностью, а всего лишь глаза. Почему только глаза, уточнить не успел: Петр Кириллович уже убежал по делам.

Ну вот, пожалуй, и все. Все осмотрено, проверено, можно возвращаться обратно. И Юрий Николаевич, похвалив себя за то, что все-таки довел дело до конца, повернулся к двери.

Вдруг стало холодно, подул ветер, заколыхались язычки свечей. Некоторые погасли. Стало еще темнее.

Учителя охватила слабость. Он с трудом добрался до окна, вцепился, чтобы не упасть, в плотную бархатную штору и буквально повис на ней.

Послышался грохот: бум-бум-бум – будто кто-то бросал с размаху огромные булыжники.

На лбу учителя выступил холодный пот. Он уже с трудом стоял на ногах и боялся, что скоро у него не останется сил даже держаться за штору.

Он взглянул на самое большое в мире зеркало: отражавшиеся в нем портреты, которые он рассматривал еще несколько минут назад, расплывались…

Грохот становился все ближе, из глубины зеркала послышался скрежет, и, спустя какое-то время, из него выдвинулось нечто, похожее на кость, на которой болтался лапоть. «Нога!» – понял Юрий Николаевич. За ногой появилась грудная клетка с ребрами, которые просвечивали через прозрачные истлевшие одежды. После высунулись голый череп с пустыми глазницами, вторая нога, кости рук, болтающиеся на суставах… Бум, бум, бум! «Призрак! – пронеслось в голове у Юрия Николаевича. – Пришелец с того света!» Он затаил дыхание.

Послышался скрип – это пришелец поворачивал голову к окну, рядом с которым теперь уже с головой учитель зарылся в штору, и медленно двинулся к дворецкому. Бум-бум-бум! Дойдя до окна, остановился. Стоял долго, будто размышляя, нужно ли отдергивать портьеру. Решил, что не нужно, и вот уже громкие шаги пересекают зал, подходят к центральной лестнице и уже оттуда слышится – бум, бум, бум!

Потом стало тихо. Юрий Николаевич вытер с лица пот, попытался освободиться от объятий шторы, но это оказалось не так-то просто.

Наконец, вырвавшись на свободу, учитель, забыв про слабость, изо всех сил рванул вдоль коридора, влетел в комнату, закрыл дрожащими руками замок, рухнул на кровать и зарылся, теперь уже в подушки.

В ушах гремело: бум, бум, бум, бум!

Спустя какое-то время осторожно высвободил одно ухо, потом второе: кажется, тихо. Встал, перебрался к столу, зажег свечи, представил себя со стороны и засмеялся.

Что бы сказали о нем ученики, если бы видели, как он заворачивается в штору или зарывается в подушки? Стыдоба, да и только! В комнате было тихо. Тихо и душно. И вдруг…

Глава 6

Когда все окна были закрыты, вода с пола собрана, свечи зажжены, все опять сели в кружок.

– И вот, – продолжала Грязева, – что было дальше.