Ты в моей власти

– Рози? – повторил Бен. Голос у него был совершенно спокойным.

– Здравствуй, Бен. А я думала, ты в больнице.

– Я и есть в больнице. У нас телефон на колесиках. Мне просто захотелось с тобой поговорить. Как ты узнала, что я здесь?

– Слухом земля полнится.

– Ясно. – Наступила пауза. Он молчал, а Розмари не знала, что сказать, удивленная и огорченная властью, которую все еще имел над ней его голос.

– Ты не подумывала о том, чтобы меня навестить? – вдруг спросил Бен.

– А ты этого хочешь?

– Если бы не хотел, я бы не позвонил.

– Тебя собираются оперировать?

– Да, сегодня утром.

– Мне так жаль, Бен. – Ее сочувствие было совершенно искренним.

– А, ерунда. Все равно мне всегда лучше удавались характерные роли, – весело ответил Бен. – Карьера Питера Фолка от этого не пострадала.

Она молчала, не находя слов.

Бен снова заговорил:

– Так ты приедешь сегодня?

– Хорошо. Когда?

– Я не знаю. Примерно в половине восьмого. Идет? В половине восьмого. Найдешь меня по повязке. Ох нет, вряд ли. Здесь же глазная больница.

– Счастливо.

– Скоро увидимся, Розмари. Это будет грандиозно. – Наступила мертвая тишина – по-видимому, у него кончились монеты.

Ей пришлось некоторое время посидеть, чтобы успокоилось сердце. Но сердцебиение было вызвано расшалившимися нервами, а не радостью будущей встречи. И все же она целый день была не в своей тарелке. Она гадала, какие чувства будет испытывать, когда увидится с ним, и жалела, что ее Бен уже не будет красивым… Ее Бен? Неужели она все еще так чувствует?

Джоанна вернулась около пяти и сразу же заявила:

– Я поеду с вами.

– В этом нет никакой необходимости.

– Я не буду подниматься в палату, просто подвезу вас.

Джоанна только недавно получила права. Розмари заколебалась.

– Ладно, поехали, – наконец согласилась она, – но поведу я.

Перемерив шесть нарядов, Розмари остановилась на брючном костюме, который купила на предрождественской распродаже и еще ни разу не надевала. Потом она перерыла все ящики и полки в обеих ванных в поисках транквилизатора, но ничего не нашла.

– Что вы ищете? – поинтересовалась Джоанна.

– Валиум. – Розмари скорчила гримасу, выражавшую насмешку над собственной глупостью и страхом.

Но Джоанна озабоченно предложила:

– Может, вам лучше не ездить?

– Я бы себе этого никогда не простила. Он меня просил, и мне не хочется, чтобы он почувствовал себя брошенным.

Джоанна презрительно фыркнула. У Розмари удивленно поднялись брови, потому что девушка никогда не позволяла себе ни малейшего выражения неодобрения.

Они сели в машину и поехали в восточную часть Лондона, остановившись по дороге, чтобы купить цветов.

Джо расположилась в чайном баре напротив больницы и принялась за нечитаные воскресные газеты. Розмари узнала номер палаты. Она глубоко вздохнула и стала подниматься на третий этаж, чтобы увидеть Бена.

29

– Я даже не знаю, с чего начать, – говорила она Фрэнсис несколько часов спустя. – Просто слов нет описать то, что я чувствовала.

Эта сцена врезалась в ее память на всю жизнь. Сначала – унижение, уязвленная гордость, растерянность. А потом… Возможно, позже она сможет рассказывать ее на вечеринке как забавную историю.

– У меня однажды было что-то в этом роде, – сказала Фрэнсис. – Не совсем так, но тоже унизительно – дальше некуда. Я танцевала с одним парнем, в которого здорово втюрилась. И он в меня тоже, если верить его словам. Он говорил, что собирается оставить жену и детей и жениться на мне, чтобы я была порядочной женщиной. Помни, мне тогда было двадцать лет – совсем еще дурочка. Как бы там ни было, мы танцевали так тесно прижавшись, что потели от собственного жара, а он шептал мне всякие слова вроде: «Я никогда тебя не покину, кроме тебя, мне никто не нужен» – и тому подобное. Ну, ты представляешь себе эти разговоры. Потом он протягивает мне стакан с виски. Мне, конечно, сразу же следовало понять, что это за человек, раз он танцует, держа в руке стакан. Но, вообще-то, он был из Глазго, и по тем временам это казалось нормальным. Ну вот, сует он мне в руку стакан и говорит: «Подержи-ка. Я на минутку». И уходит. А я остаюсь среди совершенно незнакомых людей – там были его друзья – с этим стаканом.

– И что же? – спросила Розмари.

– Он не вернулся, и я никогда его больше не видела. Вернее, мы встретились пять лет спустя, и я сказала: «А виски я выпила». Он уже давно все забыл и подумал, что я чокнутая.

– Так куда же он делся?

– Ну, а ты как думаешь? К жене и детям, разумеется. «О, Хамиш у нас домашний голубок», – сказал мне один из его приятелей. – Фрэнсис засмеялась.

Но Розмари переступала порог палаты в полном неведении. Это было огромное помещение с резким светом, в котором стоял гул от голосов посетителей и стука каблуков мелькавших тут и там сиделок. Она остановила улыбающуюся медсестру-малайку, которая спешила к двери со скромно прикрытым судном в руках.

– Простите, сестра, не могли бы вы мне сказать, где лежит мистер Моррисон?

Медсестра сперва слегка нахмурилась, а потом улыбнулась приветливо. Розмари сразу поняла, в чем дело, – ее узнали.